«Там непременно должна быть лодка», – бормотал он и просыпался.

«Какой дурацкий сон! – думал Алексей, лежа без сна в темноте. – Мама умерла. Да ее и не могло быть в этом доме. Она никогда не видела утраченное семейное гнездо. Как и я… Почему я вернулся?»

То, что он без колебаний повернул назад, вызывал у Стена недоумение. Глупо ведь! Мать могла сама открыть дверь и выйти. Разбить окно, в конце концов. Реальность и сон смешались. В реальности мать умерла. Алексей не мог к ней вернуться. А дом этот, может быть, еще стоит где-то на берегу Рижского залива. Но это чужой дом в чужой стране. Войти туда Алексею никогда не удастся.

– По-моему, нам лучше всего было бы остаться на Западе, – сказала Надя, после того как Меснер сообщил им, что день их возвращения на Родину не за горами. – Что нам еще остается? Проект давно превратился в фикцию. А теперь, оставшись один, Иван Кириллович ничего не сможет сделать. Разве что, сохранит часть денег Фонда. Лучше займемся собственной карьерой. Я уверена, что другие тоже хотят остаться, только боятся заговорить об этом с Гамаюновым.

Стен посмотрел на нее с удивлением.

– Я не хочу назад. Все бессмысленно. Разве не так? – почти выкрикнула Надя.

– Не так.

Она недоверчиво передернула плечами:

– По-моему, ты никогда не был квасным патриотом.

– Патриотизм здесь не при чем. Я – космополит. Мы живем на планете Земля. Наша страна – часть этой планеты. Один из многочисленных домов. Огромный и плохо обихоженный. Если из дома выезжают жильцы, он умирает и разваливается. Очень-очень быстро. Разве ты не замечала?

Надя сидела несколько минут молча, «переваривая» признание Стена.

– Никогда не думала, что можно так ненавидеть свою страну.

– Это не ненависть, а лишь трезвый взгляд на вещи.

– Ты всех презираешь.

– Нет. Мне всех жаль. И обидно. Но не за державу. Обидно за людей, которые в этой державе живут. Разве они не достойны лучшей жизни?

– Ты все-таки псих, – покачала головой Надя. – Но ты меня ни в чем не убедил.

– Тогда действуй.

– Как? – не поняла она.

– Ну… наш сосед, он такой одинокий. Соблазни его, жени на себе, и останешься здесь, в Германии.

Разумеется, это была шутка, причем злая, как все шуточки Стеновского. Но Наде эта мысль не показалась такой уж безумной. В тот же вечер, заслышав шум приближающейся машины, она подошла к окну, и долго смотрела сквозь щелку в жалюзи на человека в комбинезоне, который суетился возле гаража.

Утром, поднявшись против своего обыкновения очень рано, Надежда наблюдала за тем, как их сосед уезжает. Будто заботливая женушка встала проводить мужа на работу. Потом она молча ходила по дому, дважды принимала душ, сменила халат на изящную шелковую рубашку, белую, на тоненьких бретельках, и так, полуобнаженная, гуляла босиком, отрабатывая соблазнительную походку.

Стен наблюдал с удивлением за ее приготовлениями.

– Однако! – он засмеялся, не веря происходящему. – Ты что, серьезно собралась обольстить этого типа?

– А почему бы и нет? Этот мужик не лучше других и не хуже.

– Ты ничего не знаешь о нем.

– А зачем? Это совершенно ни к чему. Если он подонок, я буду испытывать дополнительный дискомфорт. Если порядочен и добр, мне будет его немного жаль. Лучше не знать ничего. Пусть будет никакой.

– Ты рассуждаешь как шлюха.

– Вот этого как раз мне и не хватает. Антон был не слишком искусным партнером. А в том, что я задумала, необходима квалификация высшего пилотажа.

– Тебе не идет цинизм, – покачал головой Стен.

Надя повернулась, смерила его оценивающим взглядом. Замкнутые в пространстве своей тюрьмы, они видели друг друга ежедневно, как видят муж и жена. Прежде она считала, что у Стена угловатая худая фигура подростка – теперь же, наблюдая за его упражнениями по утрам, убедилась, что у него красивое тренированное тело спортсмена. Два или три раза она слышала, как Стен напевает – и удивилась. У него был приятный голос и отличный музыкальный слух. Вообще, природа была к нему необыкновенно щедра, снабдив его немалым количеством талантов, но… За этим «но» крылось нечто такое, что могло перечеркнуть все его достоинства. Надя не могла точно сформулировать, что ее отталкивало.

– Кстати, а почему ты ни разу не попытался соблазнить меня, а? – спросила Надежда вызывающе и даже с некоторой обидой в голосе.

В эту минуту ей показалось досадным, что столько дней Алексей вел себя так холодно и отстраненно.

– Ну, в нашей ситуации это не слишком уместно. И потом, Антон…

За все эти дни они ни разу не говорили об убитом.

– Ему все равно, – сказала Надя жестко. – Я что же, теперь молиться всю жизнь на него должна?

Она обвила шею Стена руками.

– У тебя были женщины?