Шрифт:
– Бридо, а ты понял, что имел в виду этот жуткий Видольд? Говорил что-то про какого-то пересмешника.
– Э, Ларун, сразу видать, что родом ты не из наших краев. Пересмешник – так Ханке-плута называют.
– Ханке?
– Ну да. Вот, слушай. Мне дед мой рассказывал, когда еще жив был. А ему – его дед…
Первых Богов было девять, а младший среди них – Ханке. Разделили они промеж собою власть над миром.
Но не нашлось дела для Ханке, ибо когда Боги мир делили, он с ундинами на дне морском играл. Вот и остался ни с чем. Сильно осерчал тогда Ханке. Как же так, – думает – всем прочим Богам люди жертвы приносят да восхваления поют, а про меня и не вспоминают. И порешил он тогда людей с Богами рассорить, чтоб самому главным сделаться.
Собрал Богов на небесный совет. И так им молвит:
– Побывал я, браться и сестры, на земле. Насмотрелся, наслушался. Слишком добры вы к людям стали, перестали они Богов уважать, жалуются и негодуют. Надоело им воевать и оружие ковать. И солнце им слишком жарко светит, рыбу морскую и речную не желают есть, дожди сыростью им кости ломят. Не хотят женщины более ткать и прясть, проклинают они Наннэ, что ремесло им подарила. За скотом ухаживать люди перестали, на судьбу свою треклятую жалуются, а на смерть и того более.
Возроптали Боги после слов Ханке. И так порешили: лишить людей неблагодарных всех даров своих.
И исчезло с земли солнце, и прекратили идти дожди, и рыба перестала в сети приходить, леса чахли, скот худел, оружие из рук воинов выпадало, у ткачих и нить рвалась, и ткань расползалась. Никак не могли понять люди, за что же их Боги карают. И костры жгли, и жертвы приносили, однако бедствия не прекращались. Уже начали о конце мира поговаривать, когда явился к ним Ханке, рыжий Бог, и так молвил:
– Потому у вас, люди, жизнь плоха пошла, что не тем Богам вы поклоняетесь. Это я – Ханке Великий – всем в мире заправляю. Долго я ваше непотребство терпел, костров от вас не видел и песнопений не слышал. Иссякло терпение мое, потому и вам жизни не стало – страшен я в гневе. Но простить вас готов, ибо слабы вы умом и не ваша в том вина. Знайте теперь, люди, кому хваления возносить. Почитайте меня, Ханке, боле других богов, и благодать к вам вернется.
И пали люди ниц, и протянули в отчаянии руки к Ханке, а тот исчез, и был таков.
Исчез Ханке с земли и на небо перенесся, да прямо сразу совет созывать. И так молвит Богам:
– Побывал я, браться и сестры, на земле. Насмотрелся, наслушался. Опомнились глупые люди, осознали вину свою. И шаманы их сутки круглые в бубны бьют – во славу вашу. И костры возжигаются и не гаснут – во славу вашу. И детям своим о деяниях ваших рассказывается – во славу вашу! Жалко мне людей стало, ведь недолговечен срок их земной, а потому ума они не нажили. Простить бы их надобно.
Посовещались Боги и решили сделать так, как Ханке советовал.
Вернулось солнце на землю, дожди благодатные прошли, рыба в неводы поплыла, леса зазеленели, скот пожирнел, и никогда еще не ковалось столь крепкого оружие и не ткалось столь прекрасных тканей, как в это время. И дети стали здоровыми рождаться, и болезни исчезли. Словно второй золотой век настал. Живут люди, не нарадуются, Великого Ханке благословляют, ему костры возжигают.
Благословляют люди Ханке, да только прочие Боги заметили: что-то не так пошло. Они людям милость свою вернули, но ни дыма костров, ни песен к ним с земли не возносится. Зато Ханке довольный бродит, сытый да румяный, улыбка хитренькая с губ не сходит.
Догадался тогда Гхарт сам вниз, на землю, глянуть.
Взглянул Гхарт на землю – и поразился! Видит он, что все люди Ханке костры возжигают, а про прочих Богов и не вспоминают. Понял тогда Гхарт хитрость младшего брата, гнев объял его.
Собрал он Богов на совет. И на совете том раскрыл обман Ханке. Зашумели Боги, обступили обманщика со всех сторон, кулаками потрясая.
Испугался Ханке, потом холодным покрылся, да виду не подал. И так говорит:
– Подождите ругать меня, братья и сестры. Я ж все это только для вас и придумал. И такая задумка моя была, чтоб показать людям, как важно Богов своих чтить, ибо коротка жизнь людская, забыть могут, а вам, братья и сестры, доказать, что приглядывать за людьми надобно, ведь слабы они умом, как бы чего не натворили. А о собственной славе я и не помышлял, на том и стою.