На теле раба, еле-еле прикрытом лохмотьями, красовались многочисленные ссадины и кровоподтеки, светлые волосы слиплись и потемнели от пота и пыли, насекомые тучами роились над ранами, деловито копошились в них и снова улетали. Гиллара брезгливо поморщилась и зажала пальцами нос. Но потом зачем-то приподняла волосы раба и вгляделась в него еще пристальней. Спустя мгновение радостно вскрикнула и, тут же забыв о собственном отвращении, ласково погладила его по голове, приговаривая:

– Конечно, ты не раб, бедный мой мальчик. Все будет хорошо, мы сейчас отвяжем тебя от этого мерзкого столба. Ты, главное, верь мне, я твой друг.

Впрочем, парень в своем состоянии вряд ли способен был ее понять. Женщина уже собиралась перерезать связывающие его веревки, но не успела даже кинжал достать, как ее грубо окликнул грузный чернобородый мужчина.

– Кто такая?! – гаркнул он. – Чего здесь рыщешь?!

Ниррас тут же спрыгнул с коня и подошел к Гилларе, намереваясь защитить любовницу, но та остановила его взглядом и обратилась к надсмотрщику.

– О, глубокоуважаемый господин, – пропела, приветливо улыбаясь, – прости мое самовольство. Но я хотела бы поговорить с тобой.

– Со мной?! Чего тебе, оборванка? Работать не возьму, стариков не держим!

Ниррас, услышав это, побагровел, однако сдержался. Он доверял хитрости Гиллары.

– Уважаемый, – женщина приосанилась, и голос ее прозвучал властно. Надсмотрщик осекся: он умел по интонации отличить аристократов от тех, кто только притворялся таковыми. – Умные люди не судят других по одежде. Сам пойми, дороги нынче неспокойны, благородным людям куда безопаснее путешествовать в одежде бедняков. Однако не о том речь. Скажи мне, ты помнишь, откуда привезли этого раба?

Надсмотрщик фыркнул:

–А чего это я должен помнить?

Гиллара осторожно подошла к мужчине, протянула ему серебряную монету и доверительно шепнула:

– Считай мой вопрос простым любопытством.

Надсмотрщик, повертев серебряник в пальцах, убрал его в кошель и лениво откликнулся:

– Из Отерхейна пригнали. Эти варвары понабрали рабов для какого-то строительства, город они там строили, а потом, как не нужны стали… До сих пор вон еще караваны оттудова приходят.

Гиллара оборвала собеседника на полуслове:

– Я хочу купить его, – она небрежно махнула рукой в сторону связанного юноши и добавила: – Ну и телегу, чтобы его перевезти. Я хорошо заплачу.

– Нам нельзя продавать рабов без приказа хозяев.

– Никто не узнает. Скажи, что мальчик умер. Чего стоит один жалкий раб? А за деньгами я не постою – дам тебе втрое больше против стоимости здорового. Этот же все равно дня через два к праотцам уйдет, если только мы не увезем его. Ты ничего не потеряешь.

Надсмотрщик удивленно помолчал, затем, с подозрением растягивая слова, произнес:

– А зачем это он тебе? Да еще за такие деньги?

– О, видишь ли, – Гиллара смущенно потупилась, – он красивый. Даже в таком виде. А если я его отмою да одену, он доставит мне немалое удовольствие. Ну, подумай, зачем нужен красивый мальчишка такой старой женщине, как я?

– Я не знаю, я не уверен…

– Мне. Нужен. Этот. Раб. Сейчас!

Гиллару сильно вымотала долгая дорога, а потому привычная сдержанность изменила ей, женщина потеряла терпение и слишком рано перешла от просьб к приказам.

Надсмотрщику, который только что смотрел на нее хоть и с подозрением, но все же подумывал принять предложение, явно не понравилась ее интонация. Он глумливо осклабился и хохотнул:

– Нет уж, пусть он подыхает! Вали-ка отсюда. Богатых похотливых старух – ненавижу! И вообще…

Он не успел договорить. А Гиллара не успела возмутиться. Только вскрикнула и отшатнулась, когда в шею надсмотрщика по самую рукоять вонзился метательный нож, и мужчина, громко булькая кровью, осел на землю.

Гиллара резко обернулась к своему спутнику:

– Ниррас?! Ты с ума сошел!

Тот равнодушно пожал плечами:

– Тебе ведь нужен был раб?

– Но не так… Я бы его уговорила. А сейчас сюда сбегутся остальные и…

– Не сбегутся, – отмахнулся Ниррас. – Они следят за теми, кто работает. А этот здесь один был: за связанными смотреть и пары глаз достаточно. Так что бери раба и поехали. Пока они опомнятся, мы будем уже далеко. Только зачем тебе этот полудохлый?