С тоской глядел Харст на остатки дедового арбалета, которые Лансея не решилась выбросить, но Феликс пригрозил зверобою, что отправит в Роглак всех врачей, какие только найдутся в двух городах, а потому больной терпеливо принимал жутко горький отвар, честно лежал в постели по двадцать часов в день, и мало-помалу раны его затянулись, и наступил день, когда Феликс, явившийся пред светлые очи Лансеи, заявил, что ее муж может позволить себе жить с прежней жизнью, но, разумеется, с осторожностью.

Это было в середине мая.

В этот день Утрант сиял под пушистым солнцем, словно бронзовый колокол на маковке Великой Часовни. Обычное для майских праздников наводнение – город стоял в низине, куда его занесло по воле первых поселенцев, которых, к счастью, уже никто не помнил по именам – уже схлынуло, оставив чистые каменные мостовые и дорожки сора по краям; фонтаны на площадях били почти в полную силу; пустующие виселицы радовали глаз, в котлах никто никого не варил, и даже плату ремесленникам в этот месяц выдали вовремя, вследствие чего хозяева харчевен еще утром выкатили на улицы огромные пузатые бочки. Запах солода добирался до вторых этажей: выше в Утранте просто не строили.

Мшистые камни закоулков, грибы-новянки, что выглядывают из щелей темно-красными шляпками – радость помоечных котов; бесконечность неба, крик ястреба, щебет воробьев, тихий посвист птиц-прихожанок, что селятся под карнизами целыми стаями и, по поверью, приносят удачу – по крайней мере, пока не обвалится карниз – сколько всего в городе! Неудивительно, что гости только диву даются и рты разевают от восторга и неосмотрительности: зазеваешься – твоя вина, никто удачливого вора ловить не станет. Не те времена.

И все же – Утрант, безусловно, красив.

Здесь еще любят густую тень раскидистых кленов, которые, пользуясь безнаказанностью, вырастают до неимоверной высоты, но еще чаще их кроны раздаются вширь, оплетают близстоящие здания и превращают их в настоящие птичьи деревни. Бескрылые обитатели, однако, совсем не против такого соседства, и нередко на улицах можно видеть чудесную картину сожительства птиц и людей. Ни один горожанин не поднимет руку на крылатых соседей: за убийство птиц рериат Утранта назначил воистину драконские штрафы.

Ладно, скажете вы, чудесная природа и все такое, плюс восхитительный аромат канализации во время дождей. Но что еще есть в Утранте такое, из-за чего его стоит посетить всякому уважающему себя человеку?

О, эти привередливые люди!

Хорошо же, слушайте – и изумляйтесь!

Три шпиля возносятся над сердцем Утранта – три громадные башни, расположенные треугольником, и каждая выполнена в своем, единственно возможном, стиле. В первой, из серого камня, сидит утрантский рериат во главе с рерией Ольном, мрачным толстяком и любителем приложиться к бутылочке. Вторая, из белого камня, увенчана знаком Четырех – равносторонним крестом, предметом спора тысяч толкователей с незапамятных времен, когда и Утранта-то не было. Это и есть Великая Часовня, куда из первой башни каждое воскресенье прилежно тянется цепочка рерий и высших проленов – видимо, отмаливать грехи, за неделю тяжким трудом накопленные. Третья – о, третья башня – это вам не две первые. Зеленым огнем прожжена, зеленым камнем выложена, зеленым змием сверху донизу пропахла. Правильно, святилище городских магов.

А что же, спросите вы, находится в центре потрясающего города Утранта? Закройте же глаза и лучше присядьте, ибо на главной площади раскинуло свои щупальца чудовище необозримых размеров, средоточие добра, зла, человеческих отношений и прочей интеллигентской чепухи – Главный Утрантский Базар, на котором в дни ярмарки легко можно потеряться.

Вот где познаешь истинную природу хаоса!

Шум, гам, крики, ругань, бешеный торг, когда цена сбивается до четверти, а продавец и покупатель к моменту совершения сделки (на весах судьбы находится глиняный кувшин стоимостью в шесть митрий) не вполне соображают, кто же из них продает, а кто покупает – в общем, к вечеру у половины горожан наблюдается временная глухота, а голоса напоминают сипение старого ржавого чайника на костре. На следующий день все начинается сначала, и так всю неделю, пока торговцы не разъедутся, честно (или не очень) пополнив городскую казну десятой частью дохода, а базар не заполнится своими обычными обитателями – стариками и старухами, что продают грибы, травы, муку, мясо, яйца, зелень, изредка и очень дорого – молоко и сыр. На эти товары не бывает скидок: коров в Утранте почему-то держат считанные единицы. За одну кружку молока здесь можно приобрести восемь – десять бутылок очень неплохого вина.

Благо, до следующей ярмарки еще двадцать с лишним дней. Двадцать с лишним дней почти полного покоя, пения птиц, стука молотков в мастерских и легкого, едва ощутимого аромата все той же канализации. Утрант, Утрант! Летописи восхвалят тебя в веках, тебя, со всеми твоими ворами, магами и обнаглевшими птицами, ибо пройдет триста лет, и мудрейшие из правителей будут ломать головы над тем, как построить хоть что-то похожее, бледную копию твоего – твоего! – величия!

Примерно о том же думал и нищий, что привалился к ступенькам крыльца Великой Часовни, подставив лохмотья полуденному желтому солнцу. В садике рядом с часовней негромко жужжали пчелы-медоклады, вели свою неторопливую беседу лохматые порскуны, сверчки и белые в синюю крапинку жуки-молотобойцы. Все вокруг дышало тишиной и спокойствием. Нищий даже нисколько не беспокоился о разложенном тут же на ступеньках нехитром обеде: серый хлеб, перья молодого лука, две рыбки, соль – что еще может быть нужно в такой чудесный день? Две прихожанки с короткими клювами и белыми грудками осторожно пощипывали хлеб, пытаясь сделаться незаметными и спрятать в едва заметную тень роскошь багрового оперения, но хозяин, казалось, задремал и ничего вокруг не видел и не слышал.

Почти ничего – потому что как только скрипнула тяжелая створка церковной двери – дуб, резьба, лак, ладан, воск, тихие слезы – нищий тут же проснулся и откинул заплатанный капюшон. Обнажилась лысеющая голова и слишком красное для бедствующего горожанина лицо. Впрочем, тот, кто вышел из часовни, кое в чем весьма походил на нашего бедняка (а именно – цветом лица), и он-то нам и нужен, потому что нет в Утранте человека, более известного как своими пороками, так и своей набожностью, и в нашей истории он будет играть не самую последнюю роль.