Где ж я нашел его? В Ориссе (той, что в шашки букв играет с Россией), в Индии, посреди волошинских голубых холмов. Храм Джаганнат (одна из ранних ветвей индуизма), на горе стоит, пуст. Голова на пороге, а тело в тени, лежит, в детский бубен постукивает. А во дворе боги стоят. Много их, и все они вместе – один. Как о них скажешь? Чем? Или слова, или бог. И с чего ему жизнь отдавать за нас, а не муравья или куст сирени? Цацы такие? А вот в Джаганнате – и муравей, и мы, и куст сирени. И взвинченная радость. Но – в напряженной тишине, зловещей. Там шаровые молнии в нем ходят, как церемониймейстеры, в пустынных залах, и свет густой клубится, там, под маской. А с виду – кукла, пугало, пришелец, цыганским золотом расшит. Плюмажи, бисер. Стоит, таращит очи, и нож улыбки прячет, но так, чтобы ты видел, где лежит. А сам сияет, весел и любим. Мол, я не я и песня не моя.

Кто ж они? Сны Параджанова, снящиеся Кустурице, снящемуся Кецалькоатлю? – И тут есть Ындейская земля… олло худо, олло акь, олло ты, олло кармиелло, танъгресень, худосеньсень… Как ты сказал – самоварные бабы небытия? А который из них твой? Тот – из нежно-зеленой глины, завернутый в простыню, как Катулл в бане, губы цветочком, а глаза распаренные? Глянь – еле сдерживаются от смеха, а надуты, как смерть. А голова все лежит на пороге, поглядывая на нас, бубном обмахиваясь.

Трусики свои ты вывесила сушить в гостинице, а наутро мы съехали и забыли о них. Любимые, одни у тебя такие. Может, бог с ними?

Странствуя по Индии, мы старались, по возможности, огибать города и всяческие места с большим скопленьем людей, предпочитая малопосещаемые заповедники и аутентичную глубинку. На две трети мы выуживали информацию из Интернета, карт, разговоров с лесниками, случайными попутчиками и т. п., а на треть двигались по наитью. И вот оказались мы на западном берегу, в заброшенной рыбацкой деревушке, решив там несколько дней передохнуть, поплавать. Деревушка была мусульманской, в стороне от дорог, иностранцев там отродясь не видывали. На гостинице, вернее, на занесенных песком и заросших лианами ее развалинах, красовалась обмелевшая надпись: «Благодать божья». На пороге лежал мальчик, который на наши вопросы лишь мотнул головой: мол, заходите… и снова прикрыл глаза. В этих бесхозных развалинах, кроме нас, жил директор бродячего цирка, похожий на хорошо прокопченного усатого силача Поддубного. Весь день он наматывал круги по деревне и ее округе на своем цирковом джипе, обклеенном афишами, и орал в рупор о предстоящем представлении. В это же время по деревне водили храмового слона, готовясь к особому празднику, сродни «дню благодарения». Слон этот обходил все дворы, и в каждом, согласно ритуалу, крестьяне нашептывали ему в ухо свои горести и печали, которые он, медиум, по идее, передавал наверх. Так они и кружили по деревне – слон и Поддубный на джипе, а мы шлялись вдоль берега, а к вечеру, разобрав на дрова очередную полуистлевшую в песке лодку, разводили костер рядом с развалинами Благодати и жарили рыбу на кокосовом масле.

В один из дней нас, что называется, повело – наитьем: собрав рюкзаки, мы двинулись какими-то окольными дорогами с запада на восток Индии, а куда конкретно – бог весть. Где-то через сутки пути мы оказались единственными пассажирами в весьма странном автобусе, который стоял на пустыре, в стороне от деревенской автостанции, и вдруг рванул с места с оглушающим ревом, и в течение всего дня несся по осевой и встречной на скорости сверхзвукового истребителя. Вывалились из него мы уже во тьме, непонятно где, а на следующий день оказались в небольшом малопосещаемом заповеднике Анамалаи, где поселились в кроне высокого дерева – в ветхой избушке с прогнившей лестницей… Ну так я не дойду до Ламы, надо бы все это пролистать.

В общем, потом нас «повело» дальше и, наконец, мы приехали в Патну (Паталипутру), один из древнейших городов мира, стоящий на реке Сон и рожденный, по преданию, из магии. Не знаю, как сейчас, но в начале 2007-го туристов в Патне было не густо, во всяком случае, мы не видели ни одного. И в отели без особого разрешения департамента не селили, да и с ним, видимо, тоже. Договорились в каком-то закоулке, втихую, дав сверху. Съездили в пригород в храм сикхов, помедитировали с ними и пообедали. На обратном пути рикша спрашивает: «В Бодх-Гайю?» К стыду своему, мы понятия не имели тогда, что это всем известное место неподалеку от Патны, где Будда получил Просветление, сидя под деревом. Ну бывают такие пробелы (и не такие тоже).

Нельзя сказать, что мы воспылали желаньем съездить туда, но в округе никаких заповедников не было и мы сели в вечернюю электричку. Рикша привез нас с вокзала на какой-то постоялый двор на краю безжизненного поселка. Хозяин с лампадой в руке, проводив нас в номер и уже уходя, обернулся: «Он уже здесь». Кто? – переглядываемся. «Далай-лама. Четырнадцатый. Разве вы не к нему?» Да-да, говорю, конечно. «Завтра в девять утра церемония (произносит длинное сочетание букв), если у вас нет пригласительных, то в час дня – открытая встреча под деревом Будды. Спокойной ночи».

Вышли поужинать. Темень, ни души вокруг. Вдали – ступы в призрачной иллюминации, как Рождество на планете Плюк. Единственная харчевня еще теплится у дороги, уже закрывается. Двое сидят за уличным столиком, подсаживаемся к ним. Миловидная француженка и пожилой тибетский монах. Она собиралась в Монголию (сесть, говорит, на лошадь и – вдаль, в даль, горизонт за горизонтом…), остановилась в Индии на пару недель, прошло три года, как она здесь. А монах живет в скальном монастыре на высоте 3500, ветер гудит в оконный проем вымороженной келии, как в горлышко бутылки. Трудно, говорит, спим одетыми, одежда и во сне снашивается – месяц, и нет ее. Да и разве это одежда? Смотрит на мои кроссовки. Немецкие, да? Другое дело, качественные! Я, говорит, четыре пары сносил, пока шел сюда на эту встречу завтрашнюю, три месяца шел. И не я один, завтра увидите…

Вернулись в номер. Знаешь, говорю, я на минуту представил себе невероятное: завтра, то есть уже сегодня, у меня каким-то образом происходит встреча с Ламой. С глазу на глаз. И вот я вслушиваюсь внутри себя, и не слышу – ни его голоса, ни своего. Тишь. Вот он, вот я, и какой-то коридор внимания. И всё. Нет у меня их – ни вопросов, ни просьб, ни желаний. И тогда я подумал: а если не с ним, а несколько повыше, там. Прислушался: нет, и там их нет у меня. Понимаешь? Что же тут непонятного, говорит Зойка, ты посмотри на себя. И улыбается.