Но в ее полуночных глазах появилось какое-то выражение. Пристальный взгляд, который, казалось, пронизывал насквозь его душу.

– Не верь этому, Вульф. Не верь этому ни на секунду. Ты говорил мне, что тебе нравилось, как я обращалась с тобой как с умным, и ты знаешь, почему я это делала? Потому что ты и был умным.

Он не мог придумать, что сказать, потому что можно было только отрицать что-то так много раз, прежде чем это начало выглядеть так, как будто соглашаешься с комплиментом. И все же он хотел отрицать то, что она сказала.

Потому что, может быть, если ты примешь это, у тебя не будет никаких оправданий, чтобы верить в папину чушь, проглотив крючок, леску и гребаное грузило.

– Ты говорил со мной о многих вещах, - медленно продолжила она, проводя пальцем от его жетонов обратно к коже, рисуя маленькие узоры на его груди.
– И мне всегда было интересно то, что ты говорил, потому что ты был интересным. Ты ни в коем случае не был глуп. Ты очень тщательно обдумывал то, что тебе нравилось, - ее скользящий палец опустился ниже, рисуя замысловатый узор на его животе, заставляя его напрячься.
– В любом случае, глупый человек не похитил бы меня прямо из-под носа моего отца и не увез бы куда-нибудь, где он не смог бы нас найти. И не один раз, а дважды.

Желание снова начало расти в нем, тепло ее тела, ее запах и это сводящее с ума прикосновение медленно сводили его с ума. И он действительно хотел проигнорировать то, что она говорила, потому что ему не нравилось это слышать. И все же горячий уголек в его груди горел желанием услышать больше.

– Глупому мужчине было бы наплевать на нашу дружбу, - продолжила она, проводя пальцем по его бедру, а затем обратно.
– И его бы не волновало, причинил он мне боль или нет. Ему бы и в голову не пришло вспомнить те разговоры, которые мы вели в библиотеке, и уж точно ему было бы все равно, если бы на груди у него была вытатуирована цитата Эрнеста Хемингуэя, - ее палец двинулся ниже, заставляя его дыхание замереть, направляясь к паху.
– Глупый человек никогда бы не подумал, что правда так важна, - ее пальцы обвились вокруг его и без того болезненно твердого члена, сжимая его, а взгляд ее глаз был пристальным.
– Но самое главное, я бы не влюбилась в глупого человека, Вульф Тейт.

Он хотел что-то сказать. О том, как она ошибалась, что не могла влюбиться в него, потому что он был глуп. Он был просто тупым болваном, который никому и ничему не принадлежал. У которого в жизни не было ничего, кроме миссии. Который не мог отступить от своего плана. Даже если это причинит боль единственному человеку в его жизни, который, как оказалось, никогда не лгал ему.

И сейчас она тоже не лжет. Так почему бы ей не поверить?

О Господи, как же ему этого хотелось. Но эти слова и этот ее взгляд, они заставили этот гребаный уголь в его груди гореть так ярко, что стало больно. Просто чертовски больно. Если он переступит черту, поверит тому, что она ему сказала, то все разрушит.

Заставит его усомниться во всем, а он не мог себе этого позволить.

Потому что ты знаешь, что миссия - это ложь.

Нет, он должен был поверить, что это того стоило. Он должен был верить, что все эти годы следования приказам и выполнения всего, что говорил ему лживый отец, были для чего-то. Даже если все это и так, но это было ради окончания этой гребаной вражды, которая причинила так много вреда и боли многим людям.

Никогда не сдавайся - это было одним из того, что морской котик никогда не делал, и поэтому и он не мог.

Поэтому он ничего не сказал. Вместо этого он сел, взял ее лицо в ладони и крепко поцеловал, долго и глубоко.

– Помнишь, что ты обещала мне в отеле? Как насчет того, чтобы отдать мне должок прямо сейчас?

Да, ты долбаный мудак. Ответить на ее слова просьбой о минете. Отличный ответ.

Что-то промелькнуло в ее глазах, мимолетная печаль, которая заставила его желать быть другим человеком, не мудаком. Мужчиной, который заслуживал бы ее, а не человеком, который был для нее самым худшим мужчиной в мире.

– Нет, - сказал он, передумав, когда его охватил жгучий стыд.
– Забудь, что я сказал. Ты не…

Оливия приложила палец к его губам, останавливая конец фразы.

– Все в порядке, - пробормотала она.
– Я хочу этого. Но ты будешь лежать и думать об Англии, пока я сама не придумаю, как это делать, хорошо?

Он должен отказаться, действительно должен. Но он был не настолько хорош.

Ложись на спину и думай об Англии. Черт возьми.

Поэтому Вульф лег на спину, но об Англии не думал. Он думал только о ней.

Невозможно было не делать этого, когда она сжала его в кулаке, а ее горячий рот, наконец, обернулся вокруг его члена. И он думал, что кончит прямо здесь и сейчас, как чертов девственник. Но он держался и позволял ей играть, позволял лизать и исследовать, позволял ее языку обводить чувствительную головку его члена, а затем касаться ее зубами.

Его руки сжали в кулак простынь, и он не мог удержаться от того, чтобы не отдавать приказы, как ей получше взять его в рот, сосать сильнее.

Она продолжала облизывать и покусывать, лишь изредка вознаграждая его влажным, бархатным жаром своего рта.