— Вы часто с Ревой менялись? Может, продавали ему или покупали какие-нибудь редкости?

— Менялся редко, — Валентин Александрович отодвинул от себя опустевшую тарелку. — Я же вам говорил: не люблю обмениваться. А покупать… Да, покупал. Частенько. — Он нагнулся к Сквире и подмигнул ему с заговорщицким видом. — Надеюсь на вашу порядочность. Я не знаю, как к этому отнесется советское законодательство.

— Оно не поощряет отклонения от своей буквы, — мрачно сказал капитан.

— Я так и думал, — самодовольно рассмеялся Дзюба. Потом махнул рукой официантке и крикнул ей: — Мне тоже кофе! И стакан кипяченой воды! Только холодной!

Официантка кивнула и исчезла за занавеской.

— Орест Петрович был богатым человеком?

— Вам об этом судить, — пожал плечами Дзюба. — Вы следователь.

— А вы как думаете?

— Нумизматика — занятие не для нищих, — он снова откинулся на спинку стула и сложил руки на животе. — Кроме того, Орест был шишкой на каком-то местном заводе…

— А с кем еще из нумизматов Рева поддерживал отношения?

— Да со всеми! А как иначе? Монеты ведь не спрашивают, нравится тебе их владелец или нет. Круговорот тщеславия в природе не терпит исключений. — Дзюба стал постукивать пальцами по скатерти.

— Когда вы с Орестом Петровичем в последний раз общались?

— Когда же это было? — задумался Валентин Александрович. — В Киев он приезжал почти месяц назад. Заходил продать пару монет: неаполитанское джиглиато четырнадцатого века и прованский сол коронат девятого века. Я стиснул зубы и купил.

— А конфликты… э-э-э… — Сквира запнулся, мучительно подбирая слова.

Дзюба хитро прищурился.

— Вам еще не нашептали? — проворковал он. — Или вы меня проверяете?

Сквира сделал глоток из своей чашки. Кофе оказался на удивление вкусным. Похоже, действительно натуральный.

— О тех джиглиато и сол коронате мне по большому секрету сказал Гущенко, — начал объяснять Дзюба. — Он наткнулся на одного умника, из молодых и горячих. Гущенко поторговался и сбил цену. Сбил до грабительского уровня, буквально, до грабительского. Но и такой суммы у него не было. И он пошел ко мне. Конечно, а к кому же еще? В общем, в какой-то момент я получил и адрес молодого и горячего, и записку к нему от Гущенко. Приезжаю я туда, а там… — Дзюба сделал театральную паузу. — …А там сидит Орест. Уже предложил на четвертной больше и уже купил. Деньги перешли из рук в руки, ничего сделать нельзя.

— А Рева-то как узнал об этих монетах? — удивился капитан.

— Вынужден напомнить, что продавец был молодым и горячим. Не умел, несмышленыш, держать язык за зубами.

— Вы с Ревой поссорились? — понимающе кивнул Сквира.

— Пару слов друг другу сказали, — проурчал Дзюба. — Он даже крикнул мне, что ноги его отныне не будет на Дзюбинских раутах. Но не делайте поспешных выводов! Подобные вещи совершенно обыденны, часть профессии, так сказать. Мы все друг с другом периодически ссоримся, но точно так же быстро миримся — деваться-то некуда. С Орестом мы уже к вечеру снова стали друзьями. Он даже встречи назначал на мой следующий раут…Кстати, милости прошу! В семь вечера двадцать восьмого октября в моей студии!

— Ого! Вы настолько далеко планируете?

— Нет, просто подогнал свой раут под крупную нумизматическую выставку… — Валентин Александрович поерзал, устраиваясь в кресле поудобнее.

— И что же? — спросил Сквира. — Чем та история кончилась? Про Гущенко?

— Ничем. Через пару дней мы с Орестом договорились о новой цене, а потом я купил у него те монеты.

Володимир, фотоателье, 14:15.

— Я хотел бы поговорить с мастером, — сказал Северин Мирославович.

Девушка за столом оторвалась от своей книги и посмотрела на посетителя. Это юное создание с симпатичным лицом и большими карими глазами было окружено потоком света, лившегося из огромных витринных окон. Аура солнечных лучей оттеняла длинные темные волосы. Несколько великоватая волынская челюсть девушки показалась капитану скорее изюминкой, чем недостатком.

— А вам кто именно нужен? — приемщица качнула головой, и ее волосы пушистой копной закружились в воздухе. — Сейчас на смене Квасюк. Сурмило на халтуре… — Она бросила быстрый взгляд на Сквиру и поторопилась исправиться: — …на объектной съемке. — Последние слова она произнесла по-русски. Выяснилось, что у нее сильный «забужский», как его часто называли в Луцке, акцент. И акцент этот девушке тоже шел. — Сурмило до конца недели не будет, — перешла она опять на украинский, — а Квасюк есть. Позвать?

— Я сам, — Сквира перешагнул через какой-то толстый кабель, пересекавший комнату наискосок, и нырнул за черную занавеску.

Он оказался в пустом темном помещении. У противоположной стены белел большой экран, перед которым стояла табуретка. В центре располагались массивный фотоаппарат на треноге и с полдесятка осветительных ламп, сейчас выключенных.

— Есть кто живой? — крикнул Северин Мирославович.

— Здесь! — ответил приглушенный мужской голос откуда-то сбоку.

Сквира обернулся на звук и тут же заметил тонкую полоску света, пробивавшуюся из-под двери в углу. Капитан пошел на свет, повернул ручку. В этой комнате тоже не было окон. Единственная лампочка под потолком после сумрака студии ослепляла. У огромного стола, придвинутого вплотную к стене, сидел худощавый молодой мужчина в расстегнутом рабочем халате.