– Я не хочу развязывать войну. Мой голос не имеет значения, но я бы проголосовал за перемирие с «Диаблос».

С ним согласились только Типпер и Донни, что означало, что решение было принято, но Уэйд прекрасно знал, что Боксер и Вилли проголосовали бы также, если бы обладали интуицией. Это перевернуло бы с ног на голову голосование, но Ари превратил бы их жизни в ад. Вместо этого Ари торжествующе усмехнулся и выпятил вперед грудь, словно надувшийся петух.

Джим не был уверен в том, когда начал ненавидеть Президента клуба. В молодости он очень уважал Ари. Но где-то попутно Джим повзрослел, и повидал слишком много людей, чтобы поверить в то, что в глубине души Ари были хорошие намерения. Жадность была его игрой, и, в конце концов, из-за нее их всех убьют.

Джим прошел в заднюю часть клуба и вышел наружу через заднюю дверь, закурил еще одну сигарету, и к нему присоединился Боксер, со словами:

– Все прошло хорошо.

Джим засмеялся.

– Ты саркастический сукин сын, не так ли?

Боксер пожал плечами, закурил сигарету и сказал:

– Мы получили от сделки дополнительные двадцать лет. Если мы завтра умрем, то можем быть благодарны за это. Без Бригадира, мы оба, вероятно, сделали бы что-то глупое, вроде передозировки в подростковом возрасте. По крайней мере, мы стали взрослыми. Черт, однажды ты даже влюбился.

Джим кивнул. Бригадир – Аарон Морган – на самом деле был бригадиром строительной бригады, в которой работали отцы, его и Боксера. Когда мальчикам было по двенадцать лет, их отцы работали на стройплощадке, и находились на балке на уровне четвертого этажа, та упала и увлекла за собой на землю обоих мужчин, и на них упали несколько стальных столбов, придавив под себя. Бригадир видел Джима и Боксера беспокойными подростками, матери которых были слишком подавлены потерей мужей, чтобы беспокоиться о воспитании мальчиков на пороге полового созревания, и он вмешался, как отец.

– Думаю, да, - согласился Джим. Он колебался, вспоминая день, когда Бригадир впервые привел их в клуб. – Ты когда-нибудь жалел о том, что вступил в клуб? – спросил Джим.

– Черт, нет! – реакция Боксера была восторженной. – Это лучшее, на что я мог надеяться. Я не очень хорошо учился в школе, братан. Ты это знаешь. И я не совсем Мистер Чарминг, но я получаю всех женщин, которых хочу. – Он засмеялся. – Я помню выражение твоего лица, Уэйд. Мы вошли сюда, и какая-то цыпочка с огромными сиськами сидела на коленях у Ари. Он зарылся в них лицом. Ты был похож на того волка из мультика с жужжащими глазами, и языком, свисающим на шесть футов из рта.

Джим тоже засмеялся.

– Мне было четырнадцать лет. Я никогда раньше не видел и пары буферов, кроме своей собственной матери. – С того момента пути назад уже не было. Хотя он и Боксер не присутствовали на больших вечеринках или не ездили с клубом, они были младшими членами. У них была работа, и они зарабатывали деньги, чтобы прокормить себя и своих матерей, и затем выросли мужчинами в этом клубе.

– Клуб – это все, что у меня есть, Уэйд, - на этот раз мрачно сказал Боксер. – Это все, что у меня было с тех пор, как умерла моя мама. У меня нет другой семьи, кроме тебя и этих братьев. Даже Бригадира больше нет.

Джим кивнул.

– Я знаю об этом. Мы оба здесь одиноки. – За исключением Сьюзан. Эта мысль промелькнула в его голове. Джим оттолкнул ее, он не стал бы полагаться на девушку, как на семью. Они никогда не будут так близки. Они жили разными жизнями, и иногда собирались вместе для взаимной разрядки. Уэйд стоял рядом с человеком, которому доверял больше всего на свете, а остальные из этого короткого списка находились где-то в здании позади него.

Боксер повернулся к нему лицом, его глаза убежденно горели.

– Разница лишь в том, что я готов умереть за этот клуб, Уэйд. Вот насколько я предан. Я не уверен, что ты тоже.

Джим не хотел признавать того, что Боксер был прав. Было время, когда его преданность «Стальным Когтям» была так глубока, но теперь он не был в этом уверен. С тех пор, как умерла Трина, он сомневался в своих обязательствах. Уэйд хотел больше, чем просто братьев. Он не мог сказать правду Боксеру или кому-либо еще, но Джим хотел страсти и нежности; чего-то, что противостояло бы жестокому и хладнокровному поведению, с которыми он ежедневно сталкивался здесь. Развернувшись, он улыбнулся.

– Ладно, Боксер, мы – братья больше, чем кто-либо здесь. Я сделаю все, чтобы вернуться. – Это было все, что он мог честно сказать.

– Я знаю, - сказал Боксер, поворачиваясь, чтобы вернуться внутрь. Джим смотрел ему вслед, удивляясь тому, что творилось в голове его лучшего друга. У него были подозрения в том, что Боксер готовился к тому, чтобы умереть в этой войне, которая была неизбежной, и Уэйду это не понравилось. Ему нужно было придерживаться позитивной стороны, сохраняя некоторую надежду на то, что он выживет, и это будет очень трудно, если Боксер не устоит.