Для Фреда этот обед стал пыткой. За последние несколько недель его мнительность разрослась до невероятных размеров. Ему повсюду мерещились кошмары, опасности, угроза, а недавно к этому списку прибавился страх отравления. Было время, когда он даже почти перестал есть, потому что каждый раз, когда он что-то съедал, ему начинало казаться, что пища несвежая или даже отравленная. Единственное, что пока что не вызывало его опасений, это печенье, пироги и некоторые другие хлебные изделия. Он придирчиво принюхивался к покупаемым продуктам – сырым овощам и фруктам, особенно тщательно он осматривал блюда, если ему приходилось есть вне дома. В таких случаях он съедал с тарелки то, что вызывает меньше всего опасений, то есть подверглось тепловой обработке. Сложно было есть мясо. Фред сначала тыкал то, что намеревался съесть, вилкой, затем делал в куске небольшой надрез ножом, подносил блюдо к носу, делал один глубокий вдох и потом несколько быстрых неглубоких, после чего с сомнением возвращал тарелку на стол, медлил несколько мгновений, которые были необходимы, чтобы он мог отважиться и проглотить кусок. Чаще всего у него не получалось победить страх, и кусок так и оставался на тарелке. Сейчас ему приходилось совершать все эти процедуры украдкой, чтобы не обратить на себя лишнего внимания коллег.

Если же он съедал все или съедал что-то, поддавшись недолгому облегчению, в период которого эта его фобия вроде бы проходила, то после еды его начинало преследовать навязчивое ожидание симптомов отравления. Он внимательно прислушивался к своему телу, и малейший естественный для процесса пищеварения дискомфорт вызывал у него состояние близкое к панике. Несколько часов проходили в этом не обоснованном ничем, кроме больной фантазии, страхе. После этих мучительных часов наступало минутное облегчение, когда Фред понимал, что в съеденной пище не было ничего страшного, но эти несколько минут длились недолго, потому что вслед за облегчением наступало осознание того, что он снова голоден и через всю эту пытку ему предстоит пройти снова, и потом снова повторится все с начала.

Победить этот страх до конца Фреду пока не удалось, но он время от времени отмечал, что уже спокойнее думает о возможной смерти. Это был явно хороший симптом.

Вошли какие-то две незнакомые девушки, обе симпатичные брюнетки. Одна из девушек с интересом посмотрела на Фреда; у другой, которая едва удостоила его взглядом, на безымянном пальце правой руки красовалось массивное кольцо. «Близнецы» доели свои десерты и ушли. На смену им пришли еще три сотрудника: бухгалтер, которая не смотрела по сторонам и ела быстро и сосредоточенно, и парень с девушкой. Девушка была миловидной блондинкой с громким задорным голосом; Фред сразу проникся к ней необъяснимой симпатией и понадеялся, что им придется иногда пересекаться. Мужчина был невысокого роста, темноволосый с аккуратно выбритой бородкой; одет он был стильно, что очень удивило Фреда: кофейный замшевый пиджак, из-под которого выглядывал черный тонкий свитер под горло, он был в очках в тон пиджака, которые не снял, а поднял на лоб. Он очень оживленно что-то говорил. Девушка и мужчина едва заметно улыбнулись Фреду и сели за соседний с ним столик.

– Максим, ну ты представляешь, сказать этому напыщенному ловеласу, что девочки ему не видать. Да он чуть с ума не сошел от злости! Ты бы видел, что этот Ковалевский устроил! Бегал по этажам и кричал, что прикроет лавочку и разгонит тут всю дискотеку.

– Да, видимо, зрелище было то еще! А если бы он проект действительно прикрыл?

– Ну да, можно подумать, он там один все решает. Из них двоих этот всегда был в роли капризного зазнайки, а на деле заведует всем Кирилл, так что не волнуйся.

– Оль, ты так говоришь, как будто мне до этого дело есть. Я ему что, сутенер какой, что ли? Моя вина, что он нимфу свою не впечатлил?

Ольга захихикала.

– Кстати, о нимфах: ролик для магазина сантехники еще не смонтировали? Может, отдашь мне уже?

– Нет, заказчик настаивает, чтобы девушек было пять, а такого типажа пятую модель мы неделю можем искать. Тоже мне фантазия: вот с какой стати белые унитазы должны рекламировать длинноногие мулатки с венками из хромированных кранов?

– Да ладно тебе, по-моему, очень даже мило и необычно.

Максим хмыкнул. Они с Олей какое-то время ели молча. Потом девушка прервала молчание:

– Что у тебя с сегодня? Маша отпустила?

– Одного нет, хочет со мной.

– Ну возьми ее. Приглашений ведь два.

– Мне, если честно, не хочется. Она последнее время какая-то надутая ходит, а в чем дело, не говорит. На вопросы огрызается, говорит, что я сам все понимаю и вижу, а я хожу и как болван малолетний недоумеваю.

– И давно это у вас?

– Месяца полтора.

– Может, про дату какую-нибудь забыл, вот она и обиделась?

– Исключено. Все даты у меня забиты в календарь с напоминаниями.

– А зайти на твои странички в интернете она могла? Может быть, прочитала чего-нибудь не то.

– Да там нечего читать! Нет, здесь я чист!

– Ну тогда даже не знаю, чем тебе помочь…

– Ладно, может, и вместе пойдем сегодня. Доела? Пора к трудам праведным возвращаться.

Фред тоже вышел из-за стола и отправился работать. Когда он проходил мимо Марины, она передала ему какую-то папку. Оказалось, новый заказ. Концепт был детально прописан, оставалось только его реализовать, то есть найти модель и набросать эскиз плаката, чем Фред и занялся в оставшееся от рабочего дня время.

Минутная стрелка на висевших над дверью часах подползла к двенадцати, часовая замерла на семи. Фред, за пятнадцать минут до этого закончивший работу, выключил компьютер, оделся и оставил темный кабинет в молчаливом одиночестве.

* * *

Мороз повис в воздухе, ветер неприятно задувает под шарф, ноги скользят по нечищенным тротуарам. Люди, снова кругом огромная толпа хмурых красных от холода лиц, зябких голосов. Шапки, шарфы, куртки, шубы, бесконечные сумки и пакеты со всех сторон: сбоку, сзади, перед тобой. Голоса, кашель, невнятный гул ползают по подземке, взрываются рядом с твоим ухом, пронзают резкой болью вены на висках, качаются из стороны в сторону, ухают, воют, и начинаешь думать, что попал в чистилище или, того хуже, носишься по третьему кругу ада. В вагоне душно, полно народу. Кругом тебя давят, толкают, сжимают в своих объятиях человеческие тела. Кто-то открыл рот, чтобы глубже вздохнуть, и ты отчетливо чувствуешь запах чужой слюны; эта навязанная интимная близость излишня, она угнетает, потому что начинаешь чувствовать, что все это – запахи, звуки, движения – производит одно огромное большое существо: сгусток ненависти и агрессии ко всему, что есть вокруг: к чужому счастью, потому что оно примитивно, но на самом деле потому, что оно не твое; к чужим деньгам, потому что деньги это плохо, но на самом деле потому, что этих плохих денег недостаточно у тебя; к чужим проблемам, потому что они могут появиться и в твоей жизни; к чужим мыслям, потому что они злы, а на самом деле потому, что это твои мысли злые и ты не знаешь, как от них избавиться.