К тому же заседания организованного им клуба Сапогов проводил не только с чаем с бубликами, но ещё и при горящей свече, да и здание библиотеки – это бывшая Нарышкинская читальня, стены которой построены если и не во времена Пушкина, то, во всяком случае, в XIX веке.

Тогда пришла пора мне поинтересоваться, не имеет ли Пушкинский Дом имущественных претензий к Никифорову по поводу этого светильника. Последовал убедительный ответ, что, скорее всего, это собственность не поэта, а швейцара, который жил под лестницей. Коротко и образно была обрисована и эта лестница, и эта конурка, все члены нашего клуба представили их настолько реально, словно многократно бывали по вечерам в гостях у Пушкина.

Сапогов попросил подтверждений сказанному и сразу же получил их, причём, с моей помощью. Николай Алексеевич заявил, что присутствующий здесь Чернов знаком с харьковским художником Молочинским, жестом показывая на меня. Я, разумеется, не мог не подтвердить, ведь я с тем переписывался. А Николай Алексеевич, вернув внимание публики к себе, поведал, что тот работает на заводе осветительной аппаратуры, поэтому является величайшим экспертом светильников. Следовательно, его утверждение, что светильник этот эпохи Пушкина, бесспорно.

Все слышали мои слова, что Молочинский художник-оформитель, а не историк, все слышали слова Сапогова, что светильник этот, возможно, эпохи Пушкина, и вовсе не обязательно из дома поэта, но смотрели горящими глазами на находку Никифорова и старались, как бы невзначай, коснуться её хотя бы пальчиком. Этот перекрёстный допрос не мог ничего прояснить. Все настолько были счастливы от общения с Пушкинской вещью, что никакие утверждения не могли помешать этому. Все осознавали, что это не Пушкинская вещь, но не хотели в этом признаться и вместе с Никифоровым готовы были обмануться, ждали обмана и чуда.

Никифоров, конечно, мог бы выступить на том заседании с бесспорным сообщением об экслибрисе с Пушкиным, который сделал ему прекрасный иллюстратор «Евгения Онегина» Н.В. Кузьмин, но это была бы для него слишком простая задача, не требующая фантазии и озорства.

Совсем недавно я попытался обстоятельно разобраться, а что же за светильник тогда приносил он. Готовя книгу «Нобели: взгляд из старого Тамбова», я случайно столкнулся с любопытным фактом. В 1874 году заводчики Кокорев и Губонин, поставлявшие керосин лишь в города, видя, что из-за бедности деревень там он не по карману, и избы продолжают освещаться лучиной и конопляным маслом (тогда его называли постным), попытались внедрить в крестьянский обиход дешёвый глиняный восточный светильник – чирак, в котором горела бы сырая нефть. Нефтепромышленники писали тогда в объявлении: «Мы сочли нужным выставить для удовлетворения любознательности публики в С.-Петербурге и Москве зажжённый сырою нефтью глиняный чирак». Внешне этот светильник очень похож на чайник для заварки, но без крышки.

Этих копеечных светильников фабриканты понаделали множество, рассчитывая на массовое применение, но они не прижились в России. Деревня не видела столичных наглядных опытов, а горожанам не нравилась копоть горящей нефти, и они предпочитали керосиновые лампы. К тому же вскоре увеличение производства керосина привело к значительному снижению его цены, и им стала пользоваться и деревня.

Так что светильник, находившийся в коллекции Никифорова, и без всяких выдумок вещь весьма любопытная.

Вот такой он был талантливый мечтатель и выдумщик, этот экслибрисист и краелюб, как он сам себя называл, сын Бурлюка и мой старший друг Николай Алексеевич Никифоров.

А выдумки у него были восхитительно красивы. Чего только стоит его версия, якобы прямые улицы в Тамбове пошли с Державина. Мол, потребовал новый губернатор Гаврила Романович план города, а там всё криво и косо. Он был военный человек, поэтому всегда при острой шпаге, вынул её, положил на план и начал чертить прямые улицы. Рассказывалось это с азартом, убедительно, словно, всё это происходило на глазах всё знающего Никифорова. Неважно, что поэт прибыл в чине действительного статского советника, лица гражданского, следовательно, с партикулярной шпагой. Неважно, что ещё за пять лет до приезда Державина императрица утвердила план города, где все улицы были прямые (они такими сохранились и по сей день).

А, когда я, схитрив, поинтересовался, а что это все прямые, вроде, улицы, но у Лермонтовской сворачивают. Может, Державин кочергу клал, а не шпагу. Никифоров, не задумываясь ни секунды, ответил, мол, это карта тогда на столе смялась, завернулась.

Посещение квартиры Николая Алексеевича и знакомство с его сокровищами всегда были запоминающимися событиями. Мой брат, Аполлон Степанович, старше меня на десять лет, поэтому его знакомство с Никифоровым имеет больший возраст, но посещать его дома первым начал я. Николай Алексеевич ходил в редакции и типографию, размещавшиеся тогда в одном здании, ежедневно. Каждый раз он обязательно заходил ко мне узнать мои новости, получить помощь в вёрстке, достать бумагу или переснять какую-то фотографию, договориться о чём-то. Я же бывал у него дома по пять раз в году, всегда с каким-нибудь делом, но с обязательной увлекательной экскурсией по закромам. Когда и брат увлёкся экслибрисом, то мы с ним, во время его приездов, старались побывать у Николая Алексеевича вдвоём. Каждый раз это было очень интересно, ибо он что-то придумывал.

Например, когда в последние годы Николая Алексеевича мы пришли к нему, он поинтересовался, чем бы нас порадовать, и показал зеркало стоматолога. Поинтересовался, знаем ли мы, как определили труп Гитлера. А вот, показывает книгу с автографом автора, воспоминания стоматолога, установившего истину. Вот этот врач мне подарила книгу об этом, а вот её инструмент, то самое зеркало. Мы берём, разглядываем, и я говорю брату, что зеркало, действительно, интересное. Вот смотри, мол, какой красивый «Знак качества» на нём. Аполлон Степанович серьёзно, без улыбки, соглашается. Но Никифоров не смущается и предлагает тогда посмотреть уголь, которым нарисовали известный профиль Льва Николаевича Толстого на смертном одре. Уголь с угледержателем упакован в удобную коробочку из оргстекла. Рассматриваем с интересом всё, а особенно оборот коробочки, и, склонившись, читаем вслух название сувенирной тульской фабрики, артикул и цену.