Николай Алексеевич как бы с сожалением замечает, что в таком случае можно почитать, например, лежащие тут же письма Давида Давидовича Бурлюка, который писал ему и даже делал любопытный экслибрис. Но говорил нам это уже серьёзно и без лукавых искорок в глазах. Никифоров протягивал нам эти письма и листочки с экслибрисами, хорошо нам известными.

Он, действительно, имел письма и Рокуэлла Кента, который также делал ему экслибрис, и Пабло Пикассо, который подарил ему рисунок голубя (Никифоров переснял его, пририсовал подпись, и получился экслибрис якобы специально сделанный художником для его библиотеки), и картины Бурлюка, и множество других по настоящему уникальных вещей. Но просто показывать ценные предметы, например, письма Аркадия Райкина, ему было не интересно. А, выдумывая легенды, Николай Алексеевич словно бы участвовал в создании сокровищ, обогащающих мир.

Переписка с художниками у него была уникальная. Ведь он переписывался и с Жаном Эффелем, и с такими великими нашими художниками как Жуков и Глазунов, которые, к тому же, делали ему книжные знаки. Казалось бы, дороже таких украшений коллекции ни одно собрание не может иметь ничего.

Но Никифорову было даже этого мало. И он приносил и показывал мне, например, конверт, пришедший из Франции, с адресом «СССР, Тамбов, Никифорову», с гордостью говоря, что самый короткий адрес был до этого у Сталина, но тот был из четырёх слов, поскольку упоминался и Кремль. Меня заинтересовал почтовый штемпель. Письмо было отправлено в то время, когда Никифоров был в туристической поездке во Франции, вскоре после приезда он и показывал этот конверт. Находчивый человек, попросил кого-то написать адрес на конверте, вложив безопасную для таможни поздравительную открытку. Почта, увидев, что письмо в СССР, отправила его. В нашей стране переправили в Тамбов, не возвращать же. А в Тамбове на почте в отделе доставки спросили, у кого на участке Никифоров, и дали письмо почтальону. Всё просто. Вот и дошло письмо. Но, кроме Николая Алексеевича никто не мог додуматься до такой простой и интересной шутки.

О Никифорове можно говорить бесконечно. Какие интересные частные конверты он выпускал, коллекционировал проекты почтовых марок, а клише местных спецгашений он хранил почти все. Собирал всё о Глазкове и Румянцевой. У него же хранился и мастичный штемпель библиотеки Николая Вирты. Разогрев сургуч, ставил на нём оттиск личной печати Ланских, сделанной из горного хрусталя, и щедро дарил посетителям своего музея.

Много выдумки находил Никифоров для оформления каталогов выставок, в том числе и экслибрисных. Но, по воле злого рока, все издаваемые им каталоги выставок книжного знака преследовали неприятности.

Устроил он выставку экслибрисов в Тамбовской картинной галере. И хоть называлась она «Тамбовский книжный знак», по существу, это была выставка книжных знаков Никифорова, или сделанных им, или ему. Предисловие к каталогу Никифоров попросил написать ленинградского коллекционера Вилинбахова, более опытного в экслибрисном деле человека. Экспозиция составлялась незадолго до того, как Калашников награвировал тот знаменитый знак библиотеки Хрущёва, но уже были изготовлены для него экслибрисы Никифоровым и Дергаченко. Поэтому эти графические миниатюры занимали особое место, и, конечно, были отмечены в предисловии.

Конец ознакомительного фрагмента.