Гелька удивлённо взглянула на маму.

— Ты о сексе, что ли?

— Ну, — оторопела Нина Михайловна, — В общем, да.

— Я всё знаю и не собираюсь делать глупости.

— Всё знаешь? — всполошилась мама.

— С нами в школе беседу проводили, — начала сердиться Ангелина, — и я уже наслушалась!

— Хорошо. Только домой возвращайся не так поздно, в девять — крайний срок!

— В девять?

— Не позже! И всегда предупреждай, куда и кем ты идёшь.

Нина Михайловна ушла одеваться, а Гелька принялась рассеянно ковырять ложкой в тарелке с кашей: что будет, когда мама узнает о вызове в школу?

В кухню, потягиваясь, вошёл Гоша.

— Что ты ешь? Фу, овсянка! Как вы вчера с Петькой погуляли?

— Классно, — грустно ответила Гелька.

— А по твоему тону не скажешь. — Гоша оглядывался в поисках чашки. — Где мой чай?

— В чайнике! — съязвила Ангелина.

— Ну и гангрена, не потрудилась своему брату чая налить! И вообще, ты меня вчера пробросила — обещала всё рассказать!.. Когда вы вернулись?

— Тебе-то что?

— Ты смотри у меня — без глупостей! Я держу руку на пульсе!..

— Ещё один!

— Что, от мамы втык получила? — брат рассеянно перебирал на полке чашки, разыскивая любимую, которая стояла на столе, потому что из неё пил папа. Почесав в затылке, Гоша выбрал свою "прошлую" любимую чашку с надписью "Выпускник 2017 — это круто!"

Гелька встрепенулась.

— Гоша, миленький…

— Ещё чего? Даже не начинай! Что надо?

— Всё, что хочешь, для тебя сделаю!

— Подумаем. Что дальше? — Гоша сосредоточенно считал ложечки сахара, который сыпал в чашку.

— Нужно сходить в школу!

— Что я там забыл?

— Ну, понимаешь, родителей в школу вызвали, а я из-за такой ерунды не хочу их беспокоить.

— Понятно — ещё один втык получить не хочешь. А почему ты решила, что я сгожусь?

— Потому что, в принципе, им там делать нечего — их вызвали по ошибке!

— Говори толком, а то я голодный, и меня этот разговор уже утомляет.

— Медсестра решила из-за позавчерашних уколов, что я наркоманка, и доложила директору, — скороговоркой пробормотала Ангелина.

— Чего?! Не совсем же они там идиоты, у тебя и справка из больницы есть!

— Ну… — замялась Гелька.

— Сестрица, — Гоша наклонился к ней, заглядывая в глаза. — Это уже не шутки! Давай серьёзно, а то я сам тобой займусь.

— Испугал! — фыркнула Ангелина. — Дело в том, что… что… ну, ладно! — она наклонилась над столом — не дай Бог, мама услышит. — У меня… только маме не говори! — наставила она грозно на брата палец. — У меня после болезни остались… небольшие галлюцинации.

— Что!

— Тише ты! Полная ерунда. Я вчера у Бориса Витальевича была и сегодня пойду — он всё вылечит. Ну, а чтобы не спрашивали, почему мол, родители не явились, и звонить им не начали, ты сходишь, скажешь, что они очень заняты — папа, и в самом деле, даже дома не ночует — отдашь справку, и всё в ажуре!

— В "абажуре"! — съязвил помрачневший Гоша. — Мать чуть Богу душу не отдала, пока ты в больнице валялась!

— Так я же поэтому и хочу…

— Только что-то ты крутишь — не сойти мне с этого места! — свирепо уставился на Гельку брат. — Если ты хоть раз!.. Я тебе ноги из задницы повыдёргиваю!.. Я схожу! Медсестру заодно расспрошу!

Ангелина победно вскинула кулаки.

— Гоша, ты — чудо, а я — не полная идиотка, что бы ты обо мне не думал!

Ангелина беззаботно отправила в рот ложку каши.

— Я ушла! — донеслось из прихожей, и щёлкнула входная дверь.

— Ну! — хлопнул в ладоши Гоша. — Бутербродик, и ты мне расскажешь, чему ещё у Егора научилась, кроме взрывания лампочек.

— А ты на занятия не опоздаешь?

— У меня первой пары сегодня нет.

— Везёт! И ты так рано встал?

— Тебе-то чего жаловаться — ты сегодня и так весь день прогуляешь!

— Да уж! — поёжилась Гелька, вспомнив о Соларе. — Ну, ладно.

Она с усмешкой продемонстрировала Гоше фокус с коробочками: в ход пошли все спичечные коробки и одна спичка.

— Давай ещё, — Гоша вошёл во вкус.

— Ещё? — Гелька оглянулась в поисках идеи. — О!

Она протянула руку к абажуру с лампочкой: "слабый импульс" — нет, чуть сильнее — лампочка зажглась, то тускнея, то разгораясь.

— Класс! А что ещё?

— Ну, — Гелька всмотрелась в брата: с первой попытки эта простая манипуляция у неё не вышла — существовало какое-то внутреннее противодействие, как будто она боялась сделать больно родному человеку.