Н-да, все-таки для гордости места внутри меня нашлось немало… Хорошо, что рядом с радостью. И еще хорошо, что никто не смотрит на меня и вслух мною не восхищается. Просто прекрасно, что народ в московской толпе деловито скучен, и никому нет дела до ладного молодца, готового отправиться на покорение мира.

В том, что вам плевать на меня, люди, есть и преимущество: я тоже в ответ могу наплевать на вас.

Черт, ну почему в молодости вечно швыряет в крайности? И почему юношеский максимализм, такой смешной на первый взгляд, оказывается в конечном итоге самым правильным отношением к жизни?

* * *

Ему вспомнился день… Он сидит в офисе как на иголках. Заветный час близится; рюкзачок, набитый вещами и до поры до времени упокоённый в шкафу, нетерпеливо стучится в дверки.

Нет, это сердце колотится, успокаивал себя Майк и снова смотрел на часы. Время двигалось не быстрее и не медленнее чем обычно, и каждая прошедшая минута приближала молодого человека к сладостному моменту.

В сотый раз он мысленно перебрал содержимое рюкзачка. «Хорошо, что мне мало нужно, подумалось ему: все свое носить с собой — удобно и выгодно!» Вот зачем тащить с собой, к примеру, двадцать пар носков? Проще купить! Приличные носки стоят доллар. А неприличные — двадцать центов, но их делают из резиновых отходов пополам с очесами стекловолокна. По доброй воле надевать такое можно лишь в комплекте с власяницей и шлепанцами из грузовых покрышек.

Футболка минимально приемлемого качества из разряда «не мнется, не трется, стирке не поддается» продается за пятерку, как и шорты. Бриться можно раз в две недели у любого уличного цирюльника: есть же в Индонезии уличные парикмахерские? Не может не быть! Бритва? В поездке лучше совсем не бриться: борода — это так брутально, ахают отечественные невесты.

В общем, возить лишнюю тяжесть туда-обратно, оплачивать багаж, искать доступ к стиральной машине — тяжело и сложно; дешевле и проще покупать новое, а старое выбрасывать!

Филеас Фогг, вспомнился ему мультик из детства, отправился в путешествие с одним слугой и саквояжем денег. «Слуги у меня нет — а жаль, жаль! — мысленно улыбнулся Майк, — зато деньги помещаются в неприметную карточку, а карточка ложится в кармашек, запираемый тугой молнией. Это поудобней кошелька-саквояжа!

К тому же Фогг ехал на спор, а я по доброй воле. И главное: он — персонаж выдуманный, его не было никогда, и теперь нет. А я был, есть и буду, и в обозримом будущем не умру — потому что умирают старики, а мне до старости целая вечность.

А вечность — это долго, бесконечно долго. Бес-ко-неч-но! То есть всегда. Я буду жить всегда, понятно?»

Почему-то он всегда горячился, обращаясь к себе самому. Будто два человека в нем жило: один — умный, понятливый, все схватывающий на лету; другой — добрый, улыбчивый и по временам удивительно бестолковый. И вот этот умный злится, видя свое зеркальное отражение с глупой улыбкой на физиономии, и силится растолковать дураку простые вещи, а тот никак не возьмет в толк. Тут разгорячишься! Закипеть недолго!

Мечтая, рассуждая и споря с самим собой, Майк дождался конца рабочего дня. Он не уходил раньше, хотя мог бы и вовсе не являться сегодня в офис: в конце концов, он тут начальник, или кто? Но ведь начальник должен подавать пример подчиненным, иначе усердия от них не жди.

Когда немногочисленные клерки покинули помещение фирмы, Майку больше не требовалось изображать начальственную степенность. Стянув с плеч пиджак, распустив галстучную петлю, он выудил из сумки мятые штаны, видавшую виды футболку, кроссовки.

Переодевшись, юный босс начисто утратил напускную солидность. Отражение в зеркально отполированном стекле офисного окна показывало парня, внешне никак не похожего на биржевого воротилу. Ни выдающегося вперед пуза, ни лоснящегося шелком цилиндра, ни огромного, в человеческий рост, мешка с золотыми кругляшами, каждый из которых украшен значком доллара.

«Плоховатый из меня капиталист, — вздохнул Майк. — Раз так, отчего не пробежаться по лестнице, пока народ стоит в очереди к лифту?»

Не медля, он запер прозрачную дверь, быстрым шагом промчал мимо толпы на лифтовой площадке, толкнул створку с табличкой, изображающей презренного офисным сообществом ходока по ступенькам — и, одолевая каждый лестничный марш в два скачка, бросился вниз.

Намытый дочиста пол скрипел под подошвами, когда он поворачивал на площадках, а перила недовольно гудели, потревоженные беготней. Что за неуместное ребячество!

Свобода! О, как давно он мечтал о ней, и как ее жаждал! Нет, конечно, никто не неволил его заводить бизнес и втискивать мятущийся нрав в прокрустово ложе расчетной доходности. Но видит бог: служить мирозданию, совершая выгодные сделки на фондовых биржах; увлеченно наращивать цифры счета в банке — небезынтересно. Однако в целом — такая скука!