Киоши рассмеялась и поймала комок муки в воздухе. Он взорвался между ее пальцев.

— Хватит. Тетя Муи выбросит нас отсюда.

— Тогда хватит переживать за меня, — сказал он, прочитав ее мысли. — Не так плохо, если я возьму перерыв от дел Аватара. Я могу провести время с тобой. Нам нужно отправиться вдвоем в отпуск, может, посмотреть священные места воздушных кочевников.

Она была бы этому очень рада. Она все реже бывала в обществе Кельсанга, ведь Аватар и его наставники погружались глубже в беспорядок проблем мира. Но, хоть ее работа была намного ниже, она все равно должна была появляться каждый день.

— Я не могу, — сказала Киоши. — У меня работа, — в будущем будет время на путешествия с Кельсангом.

Он закатил глаза.

— Ха. Я не видел никого, кто так не любил веселиться, со времен старого настоятеля Дорже, который был против фруктовых пирогов, — он бросил в нее еще комок муки, и она не успела отодвинуться.

— Я умею веселиться! — возмущенно прошептала Киоши, вытирая нос запястьем.

Тетя Муи во главе столов, где резали овощи, свистнула, прерывая их спор.

— Время поэзии! — сказала она.

Все застонали. Она всегда пыталась привить высокую культуру работникам, или хотя бы представление о ней.

— Ли! — сказала она, выделив неудачливого слугу со сковородой. — Ты начнешь.

Бедный помощник повара запинался, пытаясь продолжать работу и считать слоги.

— Эм… по-го-да хо-ро-ша, солн-це све-тит с не-ба, и пти-цы по-ют… хо-ро-шо?

Тетя Муи скривилась, словно выпила лимонного сока.

— Это было ужасно! Где ритм? Симметрия? Рифма?

Ли вскинул руки. Ему платили за жарку, а не за выступления в Верхнем кольце Ба Синг Се.

— Кто-нибудь может дать нам сносный куплет? — спросила тетя Муи. Желающих не было.

— Щеки мои словно спелые плоды, — вдруг заговорил Кельсанг. — Они дрожат, как листья на ветру. Я ярко краснею при виде кровати, и вздрагиваю от звука рожка.

Все рассмеялись. Он произнес известную хоровую песню матросов и работников в поле, где слова можно было менять под объект симпатии. Остальные должны были угадать, кому ты пел, и простая песня делала скучный труд приятнее.

— Брат Кельсанг! — возмутилась тетя Муи — Они же примут это как пример!

Благодаря ему все уже резали, мяли и терли под бодрую мелодию. Было нормально шалить, если монах сделал это первым.

— У меня нос, как у лани. Бегу я как лист на ветру, — сказал Ли, и это было лучше, чем его хайку. — Мои руки худы, как и талия. Я не знаю ничего про родню.

— Мирай! — закричала девушка, моющая посуду. — Он влюбился в дочь торговца зеленью! — все вопили поверх протестов Ли, считая ее хорошей парой для него. Порой зрителям не было важно, угадали они или нет.

— Теперь Киоши! — сказал кто-то. — Ее тут обычно нет, так что послушаем!

Киоши этого не ожидала. Обычно ее не включали в игры работников. Она поймала взгляд Кельсанга и увидела там вызов.

«Умеешь веселиться? Докажи».

Она не успела остановиться, мелодия подхватила ее.

— У меня два ножа из бронзы, и они пронзают до души. Они манят тебя, обещая грехи, как зовет уголек мотылька.

Кухня гремела. Тетя Муи недовольно цокнула.

— Дальше, шалунья! — закричал Ли, радуясь, что от него отвлеклись.

Она даже вызвала любопытство во взгляде Кельсанга, как и искру узнавания, он понимал, кого она описывала. Киоши знала, что это не было возможно, ведь она произносила слова, приходящие в голову. Она стучала по тесту на столе, создавая свой ритм.

— Мои волосы как беззвездная ночь, прилипают к губам при улыбке. Я сплету их с твоими, и мы уплывем в корабле, сердец наших касаясь.

Импровизировать почему-то было просто, хотя она не считала себя поэтом. Как и шалуньей. Казалось, другой человек, который проще выражал свои желания, подавал ей слова для лучшего описания чувств. К ее удивлению, ей нравилось ощущение из-за этих неуклюжих строк. Она была искренней и глупой.

— Путь мой фонарем освещен и ведет тебя за мною в ночь. Я прижму тебя ближе и буду любить, пока не закончится все.

Киоши не успела подумать о мрачном настроении ее слов, как боль пронзила ее запястье.

Кельсанг схватил ее за руку и смотрел дикими глазами. Он сжимал все сильнее, сдавливал ее плоть, его ногти вызвали кровь на ее и его коже.

— Вы меня раните! — закричала она.

В комнате было тихо. От потрясения. Кельсанг отпустил, и она схватилась за край стола. Лиловый след проступил на ее запястье.