Марина подняла конверт, посмотрела на свет. Последнее послание отца. Опять сердцебиение. И руки предательски дрожат.

Марина оторвала от торца конверта узкую полоску, запустила пальцы, слегка потянула и… Еще до того, как увидела пожелтевший лист, сложенный вдвое, ощутила его хрупкость и важность. Марина аккуратно, буквально по миллиметру, засунула лист обратно в конверт.

– Тихо-тихо-тихо! Это – исторический документ. Его нельзя читать здесь. Нужна специальная обстановка.

Митя улыбнулся.

– Как ты похожа на отца.

– А ты - не очень.

– Я – не похож на тебя. Но это еще ничего не значит. Пригласи меня домой. Я, между прочим, голодный. Ты умеешь готовить?

Марина промолчала. Однозначного ответа у нее не было: не то, чтобы вовсе «нет», но и совсем не «да».

14.

Пресс-конференция закончилась. На подземной стоянке ждал лимузин.

Виноградов шел по служебному коридору здания в окружении четверки крепких телохранителей. Два широких бритых затылка бугрились перед глазами; два размеренных могучих дыхания подталкивали в спину.

Пятым, чуть отстав от процессии, шел Ковалев. На согнутой руке он нес раскрытый ноутбук; камера, вмонтированная в крышку, фиксировала каждое движение Виноградова.

Ковалев услышал сигнал. Голос в наушнике сообщил приказ.

– Прямо сейчас? – переспросил Ковалев. – Да, понял. Остановка!

Виноградов и телохранители остановились.

– Что-то случилось? – спросил Виноградов.

– Ничего особенного.

Ковалев огляделся: кроме них, в коридоре никого не было. Ковалев прошел вдоль стены, трогая двери, ведущие в подсобные помещения. Одна из дверей была открыта. Ковалев вошел, убедился, что камер наблюдения нет.

– Заходим!

Виноградов и телохранители вошли в небольшое помещение, судя по всему, служившее раздевалкой для уборщиков; в одном углу – ряд железных шкафчиков для одежды, в другом – швабры и моющие средства.

Один из телохранителей тут же подпер стодвадцатикилограммовым тренированным телом дверь; двое других взяли Виноградова под руки и поставили спиной к стене.

Ковалев нацелил камеру ноутбука на Виноградова, поднес руку к лицу, сказал в микрофон, спрятанный в рукаве.

– Вам хорошо видно?

Видимо, ответ был утвердительным.

А дальше произошло то, что журналисты наверняка назвали бы «главной сенсацией Санкт-Петербургского экономического форума». Но их в подсобку не пригласили, поэтому дважды стать основным ньюсмейкером Виноградову было не суждено.

Ковалев еле заметно кивнул.

Двое, стоявшие по бокам, схватили Виноградова за плечи и запястья, фиксируя руки. Еще один – размахнулся и коротко ударил «охраняемое лицо» в живот. Потом – еще и еще.

Бил уверенно и умело; не задевал ребра и щадил от разрыва печень. Четырех ударов хватило; глаза Виноградова закатились. Двое по бокам разжали руки; «шестьдесят шестой в списке «Форбс»» рухнул на колени и сблеванул. Если бы боец не успел отступить, попало бы на ботинки.

– Этого достаточно? – спросил Ковалев у своего рукава. – Или еще?

Голос в наушнике ответил.

15.

Вопрос не поставил Виктора в тупик; он давно уже размышлял над тем, что делать дальше.

– В сложившейся ситуации я вижу две главные проблемы. Первая – пропавший документ. Если профессора убили наши враги, документ мы не найдем.

– Увы! – вздохнул командор.

– Если же это все-таки дело рук криминальных элементов, - продолжал Виктор, - предлагаю задействовать месье Жана. Он может выйти на контакт с преступными авторитетами и попытаться разыскать портфель.

– Это разумно. Одобряю, - кивнул командор.

Месье Жан расплылся в улыбке и галантно поклонился.

– К вашим услугам, мессир!

Но командор не был настроен шутить.

– Вторая проблема?

– Вторая, - доложил Виктор, - заключается в том, что мы потеряли аналитика. Человека, который мог бы квалифицированно работать с историческими документами и устанавливать взаимосвязь между ними.

– В Санкт-Петербурге больше нет историков? – спросил командор.

Виктор испытал досаду; но не разрешил электрическим импульсам привести в движение мимические мышцы. Положительно, этот «посланник из Рима» не понимал всех тонкостей работы; однако же субординация не позволяла реагировать на его некомпетентность снисходительной усмешкой.