Шрифт:
Обратим внимание на двойственность понятия «насилие» у Аристотеля: во-первых, он использует его в том смысле, в котором мы понимаем сегодня естественную необходимость, физическую закономерность и, во-вторых, он, не разводя области применимости, включает в физическое описание психологический и эмоциональный ракурсы человека: «Насилие и принуждение, а таково то, что мешает и препятствует в чем-либо, вопреки желанию и собственному решению. В самом деле, насилие называется необходимостью; поэтому оно и тягостно…». 53 В физике Аристотель часто использует термины насильно или насильственно, в непривычном для нас контексте – в описании естественно-природных процессов: «Из [предметов], которые движутся сами по себе, одни [приводятся в движение] сами собой, другие – чем-нибудь другим; одни движутся по природе, другие насильственно и против природы … Животное в целом движет само себя по природе, однако его тело может двигаться как по природе, так и против природы». 54 Эту генетически унаследованную от животных способность двигаться против природы в полной мере использовал человек. Ею же заданы все культурные формы. Ведь когда мы говорим о выходе из самотождества (самого надежного и устойчивого состояния, что подтверждают не только современные данные биологии, но и теория глобальных систем), тогда мы вынуждены признавать безусловно позитивную роль деформации и изменения исходного состояния. Дело насилия и результаты его неоднозначны: можно говорить как о разрушении и угнетении природы, так и об ее окультуривании посредством ранения, прививки культурных форм.
53
Там же. 1015 a 25.
54
Аристотель. Физика. VIII 4, 254 b 15; 255 a. См. также: Аристотель. О небе. I 8, 276 a 20–25. Добавим, что древнегреческие слова и происходят от общего корня, обозначающего «жизнь» (насилие, нарушение) (Словарь библейского богословия / Под ред. К. Леон-Дюфура. Брюссель, 1990. Стлб. 645).
У Аристотеля, рассуждения которого не были отягощены христианским разделением на «чистое» духовное и «нечистое» телесное проявления, не существовало разделения на насилие к природе и человеку, а также не существовало различия насилия и необходимости (это у него одно и то же). Насилие повсеместно и необходимо, его нет в неподвижном и вечном, – в живом же, становящемся без насилия ничего не свершается. В дальнейшем о насилии стало возможно говорить только тогда, когда сталкиваются два желания (в дискурсе Ницше – две силы), будь они оба очевидными или скрытыми: преодоление одной силой другой – и будет насилием в физическом смысле. При этом речь идет о силах от автономных источников, о суверенных силах, поскольку столкновение сил одной природы будет лишь противостоянием или столкновением равных, но не насилием и подавлением.
Насилие кровно связано с топосом, поэтому аналитика медиа максимвально эффективна там, где, по определению, локализация исключена. Заселение и обживание любого места связано с насилием. Не исключение и медиапространство. Население свидетельствует о насилии, насиловании места. Чуткий к такого рода «единству» противоположных значений архаический язык неразрывно соединяет в одно сопутствующие значения действа: населять, населить и насиловать. И. И. Срезневский в своих материалах для словаря древнерусского языка дает такие значения еще не оторвавшихся друг от друга кровнородственных смыслов: «насельник – житель», «насилово – сильно, много», «насильник – вместо насельник – житель: “Хананеи же и Фарезеи насильници въ земли тои тогда бяху” (Быт. XIII, 7 по сп. XIV в.), “Насильници Гаистии” (Ис. VIII, 20 по сп. XIV в.)», а «насильство» передается автором словаря как «своеволие, притеснение». 55 Этим можно было бы и ограничиться, однако язык Великорусской равнины, согласно автору перевода «Риг-веды», обладает рядом преимуществ, которые «определяются как большей степенью соответствия между ведийским и русским в силу лучшей сохранности в нем архаизмов, чем в западных языках, так и большей близостью русской (славянской) мифо-поэтической традиции к индоиранской». 56 Хотя такие следы обнаруживаются в ряде других индоевропейских языков, в которых слова, обозначающие жизнь, жизненную силу и насилие (др.-гр. – и лат. vivo – vis), происходят от общего корня, означающего «жизнь». 57
55
Срезневский И. И. Словарь древнерусского языка. Репринтное изд. Т. 2, ч. I. М., 1989. Стлб. 330—331.
56
Елизаренкова Т. Я. «Ригведа»– великое начало // Ригведа. Мандалы I–IV. М., 1989. С. 543.
57
Насилие (нарушение) // Словарь библейского богословия / Под ред. К. Леон-Дюфура. Брюссель, 1990. Стлб. 645.
О природе зла, присущего человеку изначально, сказано немало: так, Кант заметил, что «человек изначально склонен ко всем порокам, так как обладает возбуждающими его склонностями и инстинктами, хотя разум влечет его к противному». 58 Ему вторит человек иной культуры и иной эпохи – нобелевский лауреат премии Мира Далай-лама XIV: «Ярость, несдержанность, склонность к насилию – такие же естественные человеческие черты, как доброта, благородство, любовь и сострадание». Способы культивирования агрессии – облечение ее в культурную форму или, что одно и то же, примирение с ее укорененностью в природе человека – найдены в архаике и, думаем, по сей день не превзойдены: ритуалы и праздники, в которых ярость, агрессия, насилие и прочие негативные проявления человеческой натуры побеждаются миметически, человек открывается «животным» страстям, угрожающим «культурному образу человека», несущим ярость, безумие, страх, слепую ненависть, разрушение и смерть. Но животное – не внешнее человеку, а этап его становления и важная составляющая его природы. Как заметил тот же Кант: «Пороки большей частью возникают потому, что цивилизованное состояние осуществляет насилие над природой, а вместе с тем наше назначение как людей состоит в том, чтобы выйти из грубого естественного состояния животных. Совершенное искусство снова становится природой». 59
58
Кант И. О педагогике // Кант И. Трактаты и письма. М.: Наука, 1980. С. 497.
59
Там же.
Насилие всегда ново. Медианасилие – вдвойне. Оно трудноразличимо: вчерашняя норма взаимоотношений – насилие сегодня, а насилие недалекого прошлого – сегодня желанный модус удовольствий. Конвенции принятого столь быстро теряют силу, а знаки положительного и отрицательного столь часто меняются на противоположные, что при определении его необходимо указывать временные и топографические условия. В противном случае мы будем обречены на непонимание. Методологически обоснованным является потребность актуального, т. е. здесь и сейчас задевающего нас определения насилия, которое свидетельствует об исторической адекватности определяющих, характеризующих время более, чем само насилие, чинящееся и определяющееся в это время. Человек из другого поколения или из другого места (а, следовательно, из другого времени, поскольку каждый топос имеет свою временную размерность, свой внутренний календарь) всегда обречен иметь в виду нечто иное, чем говорящий о зле насилия. Разумеется, если речь идет не о прописных истинах, которые едины у всех менторов и резонеров и Запада и Востока.
Интересную трактовку природы насилия дает немецкий исследователь Вольфганг Софски, который в своей книге точно отражает настроения центральной Европы конца ХХ века, его итоги, его проекции в век настоящий. В размышлениях время, место и идеологическая направленность его работы столь важны, что совпадают с заявленной целью рассматривать насилие sub specie топоса. Софски в подходе к феномену насилия выделяет два пункта: 1) насилие в истории было всегда и 2) при установлении любого порядка прибегают к насилию. «Естественное состояние ведет к господству, пыткам и преследованию; порядок заканчивается восстанием, мятежом, праздником насилия. Насилие остается всегда современным. Оно господствует в истории существования рода с его начала и до конца. Насилие создает Хаос и насилие же создает Порядок. Эта дилемма безусловна. Основанный на страхе пред насилием, порядок сам создает новый страх и новое насилие». 60
60
Sofsky W. Traktat "uber die Gewalt. Frankfurt am Main: Fischer, 1996. S. 10. См. также о порочном круге циркуляции насилия и порядка в обществе, «собственного насилия порядка»: Popitz H. Ph"anomene der Macht. T"ubingen, 1986. S. 89–90. Но прежде эту тему обостренно продумал Рене Жирар в книге: Girard R. La violence et le sacr'e. Paris: Grasset, 1972 (Насилие и священное / Пер. с фр. Г. М. Дашевского. М.: Новое литературное обозрение, 2000). Где им был начертан круг циркуляции насилия и священного. В современной отечественной мысли идея несводимости сакрального к божественному основательно разработана С. Н. Зенкиным: Зенкин С. Н. Небожественное сакральное: теория и художественная практика. М.: РГГ У, 2012. 537 с.
Так, провозглашаемая и повсеместно проводимая толерантность имеет свою цену. Согласно Софски: «Цена социальной дружелюбности – внутренняя репрессия». 61 И, напротив, при формировании режима деспотизма, перед тем, как деспот установит свой деспотический порядок для всех людей, каждый человек сделает это для себя самого. Несвободными становятся люди, внутренне готовые к этому, о которых Кант саркастически сказал: «Ведь так удобно быть несовершеннолетним!».
Вольфганг Софски полагает: «Война всех против всех состоит не в том, что человек может быть убит с определенной целью или без нее. Война всех против всех состоит не в непрекращающемся кровопролитии, а в постоянстве страха перед ним. Началом и основанием социума является страх людей друг перед другом. Поэтому и рассказывается миф не о насилии ужасного человека-волка, а о жертве, о потребности человека в защите и безопасности». 62 Но и дружелюбность, исключая насилие по отношению к Другому, порождает насилие: «Цена социальной дружелюбности – внутренняя репрессия». 63 Но «чем строже запреты культуры, тем больше попыток их нарушить, чем сильнее власть мертвых, тем ожесточенней сопротивление живых, чем жестче самопринуждение, тем мощнее импульс новой революции, т. е. к новому насилию против старых запретов, против существующей культуры». 64 Репрессивность культуры не позволяет разыграться насилию, проявиться ему и вылиться через край. Но любая функция, доведенная до своего логического конца, обращается своей противоположностью: «Культура вырабатывает такие технологии, которые ее же саму и уничтожают». 65 Устанавливая культурную норму, культура самим актом учреждения нового – в данном случае культурного – порядка дает основание для его смены. Искусство, культура и религия – все вместе и каждое по отдельности – противостоят исчезновению. История культуры сохраняет иллюзию ее вечности, ее победы над смертью, но как заключает Софски: «Чудовищная травма господства над смертью – рождает только чудовищное», 66 а «травма от абсолюта рождает абсолютное насилие». Любое вневременное, остановка времени, даже в виде фотографии, есть маленькая смерть, есть драма столкновения трансцендентного с сущим, с живым потоком. Ситуация, взятая sub specie aeternitis, преображает контекст настоящего, укрупняет форму, подымает взгляд к небу, обесценивает сиюминутное. Философия эпохи новых медиа главным предметом анализа полагает медиареальность или реальность медиа. Последняя, как уже отмечалось, стала отражением медиального поворота, приведшего к осознанию того, что новые технологии стремительно меняют свой облик, нормативный, этический и поведенческий стандарт (в отечественной ситуации он усугубился еще и тем, что наложился на слом советской идеологии). Проявления свободы воли в сети вначале воспринимаются как зона свободы и вседозволенности, но весьма скоро сталкиваются с проявлением воли других, с необходимыми ограничениями, с установлением нравственных норм и, наконец, с правовыми законами. 67 Порнография и насилие, мошенничество, вторжение в личное пространство, компьютерные вирусы, клевета и травля, агрессивное поведение человека, – все это и многое другое вынуждает оперативно реагировать на актуальные вызовы технического человека. Вскоре пришло осознание, что в Сети, как и по эту сторону экрана, нужны правила, регулирующие поведение людей. В ситуации, когда внутренняя жизнь, одежда, переживания, оценка становятся внешними, общедоступными, когда карнавал масок разыгрывается каждый день, когда анонимность рождает агрессивность, распущенность, упрощение языка, чувств, концентрации внимания и сосредоточенности, тогда мы невольно вспоминаем о регуляции, о зонах, свободных от насилия, курения, порнографии, радиации, надсмотра и контроля.
61
Sofsky W. Traktat "uber die Gewalt. S. 210.
62
Ibid. S. 10–11.
63
Ibid. S. 210.
64
Ibid. S. 211.
65
Ibid. S. 219.
66
Ibid. S. 217, 222.
67
О мотивах и источниках правового регулирования медиасреды см. статью: Панферова В. В., Зверева Ю. И. Медиафилософия: проблемное поле исследования // Медиафилософия II. Границы дисциплины / Под. ред. В. В. Савчука, М. А. Степанова. СПб.: Изд-во СПбФО, 2009. С. 9–15. Здесь последовательно проводится идея необходимости регулирования взаимоотношений в медиареальности.
Одно из важных открытий Лумана состояло в том, что он стал изучать организации изнутри, как обособленные самостоятельные миры, игнорирующие сознательное целеполагание. Произведенные идеологией потребления и инспирированные медиа желания воспринимаются как желания естественные. В каком-то смысле это так. Потребность созерцать насилие (жертвоприношение, казнь, бои без правил, насилие в кино) тому подтверждение. Медиа ничего не навязывают извне, они дают конкретную форму, образ. Порка крестьян на конюшне и порка в садомазохистском клубе по внешнему виду одинаковы, но маркировка насилия и ненасилия здесь существенно видоизменяется. Посему как никогда важна оперативность и точность диагноза насилия, которое неразрывно связано с конкретностью его проявления, с указанием времени и места. Вот забавный случай, подмеченный историками фотографии: установка для съемки фотокамеры в конце XIX века настолько пугала демонстрантов, что они тут же разбегались. Это породило иллюзии, что наконец-то найдено новое действенное средство против демонстрантов и бунтарей. 68 Сегодня же, напротив, протестующие начинают «протестовать» в момент включения камер и микрофонов, а сворачивают плакаты и расходятся, как только они выключаются, что дало повод Н. Больцу язвительно заметить: «Те, кто спонтанно выражают свой протест, должны позаботиться о том, чтобы микрофоны были включены заранее». 69
68
Александр Китаев «Рентген как фотограф незримого». Доклад на Второй международной конференции «Медиафилософия. Границы дисциплины» (СПбГ У, 21 ноября 2008).
69
Больц Н. Азбука медиа / Пер. с нем. Л. Ионин, А. Черных. М.: Европа, 2011. С. 39.