– Это как?

– А так. Казаки и солдаты РККА, пусть даже бывшие – не попутчики, а кровные враги. Если удастся их рассорить, то полетят клочки по закоулочкам и от 2 ударной армии, и от Краснова. А что в условиях войны выгоднее, чем склоки у неприятеля?

– Вы гений, товарищ Сталин.

– Знаю. Иди и работай.

1943 год, Винница

Власов стоял перед измученным строем пленных солдат и горланил:

– Товарищи солдаты и офицеры! Сегодня вы оказались в плену у тех, против кого вчера сражались с оружием в руках. Я разделил вашу участь. Я, генерал. Чему учила вас партия? Каков долг солдата, плененного неприятелем? Правильно, бежать из плена. Но практически никто не знает, какой долг лежит в эти суровые дни на партии и на верховном главнокомандовании. Они должны – как учили нас на высших партийных курсах – прилагать все усилия к тому, чтобы освободить нас из плена. А что делают они в это время? Я понимаю, фронт нынче полыхает, есть задачи и поважнее нашего с вами освобождения. Потому в решение нашей судьбы включился Красный Крест. Они предложили лично Сталину обменять нас на пленных немцев, который в настоящее время содержатся в лагерях Советского Союза. Он отказался. Он, товарищи, предал нас всех. Спрашивается, для чего нужны ему эти немцы, о которых фюрер, скорее всего, уже и забыл? Уж не для потехи ли собственной гордости и не для того ли, чтобы обменять на кого– нибудь более серьезного и важного, кто может попасть еще в плен? Мы для него – всего лишь пыль, клубящаяся из– под фронтовых сапог, на которую не следует тратить много времени. Что ж, он руководитель государства и ему, конечно же, виднее. Но как быть с другой просьбой Красного Креста? Когда он отказался, они попросили предоставить им доступ к пленным немцам, чтобы сообщить немецкому командованию об их состоянии здоровья и условиях содержания, которые, как вы понимаете, должны соответствовать определенным международным нормам. Когда вы сюда приехали, вас всех осматривали врачи, не так ли? А для чего? Чтобы сообщить в центр, что вы живы, здоровы и с вами обращаются надлежащим образом. Они и сообщили, потребовав того же от Сталина. Он отказал.

– Ну и что? – донеслось из толпы. – Нам– то что до них?

– Ничего. Но вы должны понимать, что тем самым он разорвал все отношения с Красным Крестом. Значит, больше никто не придет нас сюда проведать, никто не справится о нашем состоянии и как пленные мы де– факт Гитлеру больше не нужны. Зачем держат пленных? Чтобы обменять. Вы простые солдаты, никаких секретных сведений вы дать вермахту не можете. Значит, нужны для обмена. А если сама идея обмена отвергнута Сталиным на международном уровне? Если он отказался вести любые переговоры с Красным Крестом, то что это значит? Что завтра всех вас могут расстрелять. В такой ситуации выход я вижу только один. Немецкое командование и лично господин Гитлер предлагают вам сотрудничество. Переходите на сторону освободительных войск вермахта – и не только будете помилованы, но победителями вернетесь в родную страну, которая завтра сбросит с себя пятно коммунизма и свободно задышит под немецким протекторатом…

– Вступить в немецкую регулярную армию? Товарищ генерал, что вы такое говорите?

– Нет, мы образуем самостоятельные русские части под моим командованием. Назовем их РОА – «Российская освободительная армия». И пусть весь мир видит, что Россия и Сталин – две вещи несовместные.

***

– …Боже, какая чушь! – всплеснул руками Краснов, когда прочел листовку Власова «Почему я встал на путь борьбы с большевизмом?»4 и услышал от него содержание его речи. – Неужели вы считаете, что воспитанные Советской властью солдаты, которые на Сталина молились и с его именем на устах шли на смерть, сегодня вдруг повернут штыки против него?

– Но ведь не вы один понимаете, что Сталин – сумасшедший тиран, который и страну, и народ ведет в пучину! – парировал Власов.

– Может быть, еще кто понимает. Но, во всяком случае, не они. Они ему все на свете простить готовы! Он их родителей к стенке ставил, а они его славили. Не за страх, а за совесть! Им нравится, когда их бьют – так преобразился народ России за последние 20 лет. А вы к разуму надумали взывать! Что с вами?

– Не знаю, – лукаво улыбнулся Власов. – А только половина из всех пленных такое желание изъявили и записались в РОА добровольцами.

– Да ну?!

– Вот список, – Власов положил на стол бумагу, испещренную подписями. Краснов с восхищением стал вчитываться в нее.

– Вы кудесник, Андрей Андреевич. Как вам это удалось?! Наши эмигранты в невероятно большой массе отказываются. А они люди неглупые, современные, образованные. Здесь же крестьяне, сброд, а посмотрите– ка…

– Говорю вам, нам надо объединяться. Вместе мы, истинные патриоты России, сможем уничтожить большевистскую гидру.

Краснов смотрел на Власова с недоверием. И был прав – он не рассказал ему, что спервоначалу действительно все его слушатели пошли в отказ от сотрудничества с немцами. Решения стали менять после того, как Власов начал демонстрировать им поддельные вермахтом справки о расстреле их родных и близких, оставшихся в СССР. Он пошел на подлость, исполняя свои обязанности разведчика. Краснову было тяжелее – он работал честно и открыто, воюя, что называется, «с открытым забралом», из чего следовало, что численность его «Казачьего стана» будет меньше численности РОА. Как и то, что Гитлер, сам того не ведая, пойдет на поводу у Сталина и опыту Краснова предпочтет молодость Власова, которому будет поручено командовать всеми русскоязычными войсками в рейхе. И это будет его роковой ошибкой…

***

Генерал Андрей Власов был человеком неприятным как внешне, так и внутренне. Его Краснов относил к той самой категории беглецов, которые бегут от той власти, что еще вчера им нравилась и ими легитимировалась. Вынужденный беженец Краснов, спасшийся с тонущего борта, еще вчера называвшегося Россией, с коим утонули все его идеалы и мечты о настоящем государстве и светлом будущем, не шел ни в какое сравнение с Власовым, который убежал от гнева своего вчерашнего благодетеля Сталина (к слову сказать, действительно осыпавшего его милостями в отсутствие сколько– нибудь заметных побед в войне), который мог – не снизошел, а только мог – снизойти на него по причине нахождения на оккупированной территории. Петр Николаевич не мог себе представить, чтобы он совершил какое– нибудь преступление против царя и от царя же сбежал. Виноват – покайся, повинную голову меч не сечет, да и потом получать наказание из рук царя это сродни желанию гадкого утенка из сказки Андерсена: погибнуть от рук величавой красоты лебедей. Нашкодивший же отпрыск Сталина боялся его больше, чем Гитлера – и тем самым у патологически храброго Краснова вызывал отвращение. Как и все эмигранты второй и третьей волн, он был неразборчив в выборе царя, подобно арапу из знаменитого сказа Пушкина, напоминал человека без роду, без племени. А этот его страх перед Сталиным, выражающийся в вечно трясущихся руках, запахе алкоголя и бормотании о том, что «он безумный тиран» добавлял негатива со стороны атамана.

– Неужто вы говорите, что он и вправду безумен, и оттого так опасен? – спрашивал Петр Николаевич.

– Говорю вам, он сумасшедший, – с пеной у рта начинал доказывать Власов. – Он может встать не с той ноги, увидеть ночью дурной сон – и потребовать казни своего ближайшего товарища и друга просто поэтому. Он может, в пьяном бреду, увидеть какую– нибудь галлюцинацию с участием своего подчиненного – и вот, его уже не оставляет параноидальная мысль о том, что он готовит против него заговор. А посему – голова с плеч…

Краснов морщился:

– Послушать вас, так это дракон о трех головах, страшный в своем всевластии. А как посмотреть на правду – так и отступления случались, и ошибки в командовании, и временами полное отсутствие авторитета среди подчиненных.

Власов развел руками.

– Но меня в действительности интересует другое, – продолжал атаман. – Что же должен быть за народ, которым управляет такой безумец?

– Такой и народ. Каждый народ имеет того правителя, которого заслуживает, не так ли?