И Эрхард исчез за поворотом, ведущим внутрь дворца.

Следом за его исчезновением, сменилось и воспоминание. Глава 1191

В новом воспоминании Хаджар очутился в покоях. Достаточно скромных. В чем-то даже спартанских. Несмотря на то, что они были достаточно объемными в пространстве (в них спокойно могло уместиться шесть таких избушек, в которой в данный момент жили молодожены), мебели было немного.

Пол, застеленный простым ковром, по которому явно шлепало не одно поколение чьих-то ног. И некогда высокий и пушистый ворс уже давно стоптался, а рисунок был максимально трудно различим.

У северной стены, с витражами, изображающими сказочные сцены, приютилась деревянная поперечная стойка, на которой в данный момент висели черные доспехи и белый плащ.

Так что если изначально можно было позволить себе немного сомнений в том, что такие “скромные” покои принадлежали правителю всея Белого Дракона, то после доспехов уже никакого резона в этом не было.

Вдоль прилегающей к витражам, выходящим в сад, расположились стеллажи с книгами, полки с артефактами и какими-то сущими безделушками.

Дальше, метров через двадцать, женский будуар и пара стоек с мужскими просторными одеждами из качественного, но недорого шелка.

Единственное, что сразу привлекало взгляд в этих покоях — кровать. Вот она была воистину гигантских размеров и стояла чуть ли не в центре зала. Шесть метров в длину, четыре в поперечнике, с тяжелым парчовым балдахином, закрепленным на дубовых реях. С матрасами из перины и пуха, которые в ту давнюю пору стоили куда больше, чем мог себе позволить даже крупный барон.

– Ты так опоздаешь на встречу, – как из тумана, в пустом помещении, соткались две фигуры.

Первую, стоявшую поодаль витража и начищавшую собственные доспехи, Хаджар узнал сразу — Последний Король Эрхард. Только более… спокойный. Да, он все так же был наполовину обнажен – в одних только штанах, на босу ногу, в одной руке держал склянку с маслом, а в другой – тряпку. И её он, как раз, и драил черную сталь.

Вторая же, туманом свилась напротив выхода на маленький балкончик. Невысокого роста, простой фигуры — без вдохов восхищения, но достаточно, чтобы зацепить взгляд.

Её лицо отражалось в витраже. Такое, что под стать фигуре. Милое, круглое личико, но на фоне даже мало-мальски сильной практикующей, даже не адепта — не запоминалось и вовсе.

– Игнес, — прошептал стоявший позади Хаджара Белый Клык. — моя жена.

И то, сколько боли прозвучало в этих простых словах, ясно давало понять, что воспоминание не закончиться ничем хорошим.

Как и муж, она была одета в простое платье из недорогих тканей, но видно, что сшитое руками мастера высочайшей пробы. По меркам тех времен, разумеется.

– Если ты отказываешься туда идти, — говорил Эрахард не отрываясь от своего доспеха. – то зачем мне тратить на столь незначительное событие те драгоценные минуты, которые я могу провести с тобой.

Когда Игнес улыбнулась и качнула копной рыжих, будто горящих волос, Хаджар понял, чем столь простая девушка смогла завоевать сердце правителя целого мира.

Её улыбка была не жаркой, как у лучших соблазнительниц Моря Песка, но теплой. Теплой, уютной, обволакивающей, как одеяло, которым мать укутывает новорожденное дитя.

Она была мила, мягка и спокойна.

Полная противоположность Эрхарду. И вместе, эти две стороны одной медали, составляли единое целое.

— Как ты можешь так говорить про собрание своих советников? — и даже голос у неё звучал подобно шелесту листвы. Мягкий и успокаивающий. Почти убаюкивающий. – Разве без них ты сможешь решить вопросы законов, банков и все те сложные проблемы, в которые меня не посвящаешь.

— Потому что они скучны и неинтересны, -- пожал плечами Эрхард.

Хаджар помнил историю Последнего Короля. Тот был рожден от мертвой матери – его вырезали из живота повешенной женщины и потому существовала легенда, что Эрхарда, рожденного от мертвеца, не сможет убить ни один смертный.

Но за легендой крылась куда более простая истина.

У Последнего Короля никогда её не было – не истины, разумеется, а матери. И, учитывая то впечатление, которое вызывала Игнес, она, отчасти, её заменяла. Закрывала те дыры внутри души Эрхарда, которые росли с самого детства.

Она была той гаванью, в которой он мог укрыться от штормов, терзавших его на протяжении долгого пути к всеобщему миру и процветанию.

Миру и процветанию, построенному на крови и смертях миллионов людей. И на разрушенных жизнях еще большего количества.