— Каким образом? Его мать убили двадцать лет назад. Это дело не получило широкой огласки. Бытовое убийство на почве ревности, в маленьком городке, убийцу сразу поймали. Стражник, который вёл дело, умер пять лет назад, Питер сменил фамилию, все его родственники мертвы. Никакой связи с жертвами, никаких свидетелей, которые бы видели их вместе. Либо он был очень осторожен, либо обрабатывал всех потенциальных свидетелей своим даром. Насколько я знаю, сильные эмпаты могут убедить тебя даже в том, что они тебе совершенно неинтересны — чтобы потом ты о них не вспомнил. — Роксэйн чуть повернула голову, взглянув на что-то за моей спиной. — Я сама не могла поверить. Но как только узнала, вытащила Эша из автобуса и помчалась с ним сюда. Я должна была убедиться, что ты в порядке, убедиться, что это совпадение. Проигнорировала звонки Питера, оставила Эша в безопасном месте и пробралась в дом. Незаметно — на всякий случай. А потом увидела ликорисы и поняла. — Дрожащие пальцы баньши сильнее сжали моё плечо. — Вот почему в волосах всех жертв находили пыльцу… Он дарил девушкам ликорисы. Перед тем, как убить их.

Я оглянулась на букет, алевший на столе.

Чувствуя, как гулко и тяжело стучит моё сердце, с каждым ударом падавшее в незримую пропасть.

Ликорисы. Цветы, что дарят на прощание или кладут на могилы.

Питер. Любящий, верный, надёжный, отважный Питер, не раз спасавший мне жизнь…

Я прикрыла глаза. Сжала кулаки, вжимая ногти в кожу: до боли в ладонях, до побелевших костяшек, до кровавых полукружий.

Я могла бы не поверить одному совпадению. Но когда их столько — не имела права не верить.

— Хорошо, — я едва могла шевелить губами, собственный голос казался чужим и далёким. — Только я не знаю, как мы сможем уйти, при этом не встречаясь с людьми.

— Поедем в мобиле. Я поведу. Ключи у тебя?

— Мобиль взял Питер. Он поехал за лодкой.

— Он… уехал на нём? — Рок уставилась на меня. — Но когда я пробиралась в ваш дом, мобиль стоял в саду.

Пару мгновений мы просто смотрели друг на друга.

Если я так увлеклась чтением, что не заметила, как подходит Рок, то пропустить звук подъезжающего мобиля…

Когда что-то едва заметно стукнулось о мою босую ногу, я опустила взгляд. И ещё успела увидеть средний, с ноготь большого пальца, сапфир, подкатившийся к моей пятке, прежде чем всё вокруг затмило ослепительное синее сияние.

К моменту, когда ко мне вернулась способность видеть, я лежала на полу, прижавшись щекой к прохладному паркету. Не чувствуя собственного тела, не в силах шевельнуть даже пальцем. Рок лежала рядом, глядя в потолок с тем же изумлением; и когда рядом с моим лицом возникли знакомые ноги в джинсах и мокасинах, я попыталась разомкнуть губы, попыталась позвать на помощь — и не смогла.

— Вот иногда забудешь купить хлеб, и чуть не загубишь всё дело. Пришлось бросить мобиль у дома и дойти до магазинчика на этой же улице. Вернулся, глянул в окно — а Лайза уже не одна… но вы так увлеклись разговором, что даже не услышали, как я лезу внутрь. — Не глядя на меня, Питер нагнулся за сапфиром, так и лежавшим на полу: пустышкой, уже выплеснувшей заключенное в ней заклятие. — Жаль.

Он выпрямился, и я перестала видеть его лицо. Постоял на месте, словно в раздумьях, а затем его ноги двинулись мимо моего лица. Вперёд.

К Рок.

— А я думал, мы останемся друзьями. — Питер опустился на колени рядом с баньши. Сунув сапфир в карман, достал оттуда же бритву. — Тоже жаль.

Его фигура расплывалась перед глазами в странной, невесть откуда взявшейся посреди дня темноте, но я различила блеск лезвия, когда он раскрыл бритву.

Нет, Питер, хотела крикнуть я, но не смогла шевельнуть губами. Нет, пожалуйста, ты не можешь, не можешь быть тем, кем…

— Пит… По… жалу…

Шёпот баньши разбил звенящую тишину. Она может говорить. Значит, может встать.

Боги, пусть она встанет, пусть убежит, пусть…

— Ты мне нравилась, Рок. Правда. — Я не видела его лица, уже почти ничего не видела, но в бархатном голосе прозвучало искреннее сожаление. — Извини.

Когда мгновенный шелест бритвы сменился тем жутким бульканьем, с каким люди захлёбываются собственной кровью, я даже не смогла закричать. Ужас сковал руки, ноги, всё бесполезное тело надёжнее обездвиживающего заклятия, мысли застыли, отказываясь понимать, отказываясь признавать, отказываясь верить…

И свет померк.

— ОДИННАДЦАТЬ ДНЕЙ НАЗАД ~

Прохладное летнее предрассветье. Небольшой кирпичный дом в тихом городке, спящем под чернильным небом с манными крупинками поблекших звёзд. Тёмная комната, где на узкой кровати спит девушка, по-детски подложив руку под щёку.

Во сне лицо Лайзы безмятежно и беззащитно — и, может, поэтому во взгляде Коула, который стоит у изголовья её кровати, читается это странное сочетание горькой нежности и неизбывной тоски.