— Он… он не…

— Лайз, мы должны оставить его. Он помог тебе… всем нам — спастись. Ты сделала всё, что могла, для него. Его тело осталось неосквернённым, его душа обретёт покой. Подумай о Питере: он ещё жив, но поцелуй Великой Госпожи вот-вот коснётся и его губ.

Питер…

Я зажмурилась. Поднялась на ноги и отвернулась, так, чтобы не увидеть вновь бледное лицо мастера: спутанные кудри расплескались по земле, очки впервые на моей памяти спали с носа. Питер, сейчас — только Питер… обо всём остальном можно подумать позже. Как бы ни хотелось не думать вовсе.

Интересно, это нормально, что мне даже не хочется плакать?

Когда я открыла глаза, Рок внимательно и сочувственно всматривалась в моё лицо, а Эш тормозил мобиль шагах в десяти от нас.

— Помоги мне, — сказала я, поднимая с земли бритву Питера — слова вышли сухими и абсолютно невыразительными. Сложив бритву, сунула её в карман ветровки и, взяв Питера за плечи, с трудом приподняла его: сил помочь себе заклятием у меня не осталось. — Возьми за ноги.

Мы положили Питера на заднее сидение. Я села рядом, держа его за руку, пока он метался, точно в лихорадке — на скулах рдеют густые пятна румянца, волосы липнут к мокрому лбу.

Я не знала, каким проклятием его наградили, но мне очень не нравилось то, что я видела.

— Вид у него не очень, — бесстрастно заметил брат.

— Поэтому быстрее к лекарю, — сев на переднее сидение, велела Рок.

— К целителю. — Я прикрыла глаза, вспоминая то, как вечность назад сканировала мамин организм. — Простой лекарь с проклятием не справится.

Я не знала, сколько промучилась, пытаясь увидеть перед внутренним взором энергию Питера. Но в конце концов увидела. Золотистое облако, повторявшее очертания его тела — нормальная жизненная сила молодого здорового человека — точно окутывала чёрная паутина: липкая, жирная, вкрадчивая. Она затянула Питеру грудь, руки и сердце, пульсируя чёрным сгустком, и на моих глазах пускала новые тоненькие ниточки, подбираясь к голове.

Я уже видела, как проклятия овладевали организмами. Не такой мощности, конечно, и не на людях. Но нас заставляли проклинать мышей, наблюдать, как подобная паутинка затягивает сияющий сгусток их жизни, а затем либо заставить эту паутинку исчезнуть, либо счистить её, переместив в пустующий резервуар типа карты или кости. Зависело от силы проклятия.

Когда паутина обволокла Питеру горло, вместо нового вдоха он судорожно захрипел.

И не выдохнул.

— Боги…

— Что?

Я судорожно сжала руку Питера, стараясь не слышать начала его агонии.

— Он не доедет до лекаря!

Нет, Питер. Не смей умирать. Только не сейчас.

Только не ты.

Я не знала, как лечить такие проклятия. Этому меня ещё не учили. Но я знала общий принцип и прекрасно знала, как работать с энергией. К примеру, как заставить силу, разлитую в воздухе вокруг тебя, перекочевать в кость, которую ты держишь в руке.

И если любое проклятие — лишь чужеродная энергия, стремящаяся поглотить того, в ком оказалась…

Не открывая глаз, я протянула руку с печатью. Коснулась паутины кончиками пальцев. Ладонь обожгло, точно крапивой, но я, закусив губу, чтобы не кричать, осторожно счистила клочок, другой, третий. Первым делом — с горла, перекидывая чёрные сгустки в левую руку, комкая в ладони. Паутина счищалась плохо, липла к пальцам, но всё же поддавалась, открывая бреши, в которые пробивался золотистый свет.

Когда горло Питера стало свободным, до меня донёсся короткий, судорожный, но вдох.

Я лихорадочно переместила руки туда, где чернота была особенно густой: вокруг сердца. Немудрено, ведь проклятие ударило именно там. Скользяще-цепляющее движение, ещё одно, и ещё; пальцы жгло уже не крапивой — огнём, но я, наплевав на боль, старалась открыть в сплошной черноте хоть один крохотный золотой островок, и…

Сквозь брешь, образовавшуюся в чёрном коконе, хлынуло живое сияние. Ярко, жадно, разгоняя тьму, заставляя паутину рваться и съёживаться. Когда она вновь собралась в один сплошной сгусток черноты, застывший где-то в районе сердца, я осторожно взяла его в ладони, соединив с теми комками, что уже держала в руке.

Тут же увидела, как сгусток протягивает в стороны новые ниточки, норовя внедриться уже в моё тело.

Я не сняла проклятие. Я лишь перетянула его на себя. И, держа комок враждебной энергии на расправленной ладони правой руки, я сунула в карман левую — за опустошённым рубином, который всё ещё лежал там. Медленно, без резких движений поднесла камень к чёрному сгустку: перед внутренним взором он выглядел невзрачным серым комочком.

Затаив дыхание, вложила проклятие в рубин — комком тёмной ваты в открытый футляр.

Когда липкая чернота впиталась в камень, поглотив его быстро и жадно, а руку наконец-то перестало жечь, будто я держала в ней раскалённый уголь, я осмелилась открыть глаза. Рубин мерцал изнутри мрачным чёрным огнём, из простой красивой безделушки обратившись смертельно опасной красивой безделушкой, — а Питер мирно лежал на спине, дыша ровно и спокойно, пока с щёк его исчезал нездоровый румянец.

Получилось.

Я наконец позволила себе выдохнуть. Перехватив в зеркальце взгляд Роксэйн, пристально следившей за моими действиями, осторожно положила рубин в пластиковый карман на дверце.