Петр Корнеевич посуровел и с определенной твердостью и решительностью сказал:

– Ты вот што, уважаемая казачка, а говорю я тебе на полном сурьезе. Передай-ка своему липучему хахалю, что я ему могу и ноги повыдергивать, а потом скажу, что так и было. Пущай отстанить от тебя, пока не позно, поняла?

Ольга с заинтересованным удивлением посмотрела на своего ревнивого ухажера.

– А ты не спеши, Ольга Николавна, выходить замуж за Семена Кривохижу, не дюже гонись за его богатством! – не преминул посоветовать Петр Корнеевич и, с молодцеватой игривостью в голосе угрожающе помахав перед собой плетью арапника, добавил: – Богатство – ето прах! А до липучиво Семы Кривохижи, так и быть, я сам доберусь.

Ольга приподняла черные дугообразные брови, согласно кивнула и строго прибавила:

– Пустозвон ты, Петро Корнеевич, и бабник конченый. Видать, ишо ветер у тебе у голове гуляить и никак дурь твою не можить выветрить!

В ее словах Петр Корнеевич уловил горькую нелицеприятную правду и тут же вспомнил, что не с одной казачкой уже отвел он свою молодую душу, не единожды успел разговеться и сбить похоть бесовской оскомины. Недаром за ним по пятам ходила по станице дурная слава, что парень он не промах, что если попадалась ему под руку баба или девка, слабоватая на передок, он просто считал грехом ее упустить.

А теперь, желая хоть как-то скрыть свои грехи, Петр Корнеевич пронзительно присвистнул, с лукавинкой улыбнулся и бойко ткнул себя в широченную грудь короткой полированной кнутовилкой арапника.

– Я – бабник? – спросил он с притворно-растерянным удивлением, засмеялся подкупающе заразительным смехом и с нарочитой важностью в очередной раз расправил свои реденькие усы. А потом не без намека, но вполне серьезным голосом прибавил: – Подрастешь, голубушка ты моя ненаглядная, тады, можить, и поймешь, какой я на самом деле есть!

Ольга вспыхнула – задел он ее за живое. Она кокетливым движением поправила сползавшее с плеча коромысло.

– Не надо мине, уважаемый казак, голову морочить!

– А я и не собираюсь тибе голову морочить, – сказал Петр Корнеевич и при этом сдержанно, но добродушно рассмеялся.

– Гляди, Петро Корнеевич, не криви душой. Если будешь моим, то я тебе враз, кобелину, отучу по чужим бабам шастать, – пригрозила она и с вызывающей насмешливостью обнадежила: – Так и быть, жди меня севодня у Маркитантова двора, приду и посмотрю, какой ты на самом деле есть. – При этом лицо у нее стало растерянно-счастливым, и безотчетной радостью смеялись ее бесхитростно-наивные глаза.

Не веря своему счастью, она, как всегда, сделала губы бантиком и, отстранившись от лошади своего ухажера, по-мужски смачно сплюнула в сторону.

– А усе ж таки юбочник ты, Петро Корнеевич, проклятый. Видать, усю свою жизню таким и будешь!

Петр Корнеевич даже привстал в стременах от ее неожиданной дерзости.

– Ну-ну, красавица, ты поакуратней будь на поворотах, – с наигранно угрожающей веселостью в голосе предостерег он Ольгу.

Ольга посмотрела на него погрустневшими обиженными глазами.

– Я тебе, Петро Корнеевич, не лошадь, так что нечего на меня нукать! – оборвала она молодого ухажера и тут же обескураживающим тоном, не щадя самолюбия своего собеседника, грубо добавила: – Сдается мине, что ты какой-то шалопутный и ветреный и к тому же путаник, ну, и бабник большой. Это так о тебе все твои станичные зазнобушки говорять, ды я и сама нутром своим чую, что ты своими непутевыми глазищами на одну бабу глянешь, и других упустить жалко. Я ведь знаю всех наперечет твоих станишных любушек, оны все – курвы бессовестные и ненасытные в своих грешных делах.

Петр Корнеевич сделал постное, наигранно – удивленное лицо, заулыбался и замотал головой, как норовистая лошадь, но ничего убедительного не смог сказать в свое оправдание, чтобы сгладить возникший конфуз. Тогда он для пущей важности с остервенением ударил плетью по голенищу сапога и с гонором заявил:

– Каким уродился, а другим, Ольга Николавна, представь, уже не буду. Теперича мине, видать, уже не переделаешь.

Ольга вымученно засмеялась и, задыхаясь от волнения, покачала головой: – Бабник ты, Петро Корнеевич, самый последний и, видать по тебе, неисправимый! Какойся – ты ветренный и непутёвый казак.

Петр Корнеевич был действительно парень не промах и своего никогда не упускал, если кто-либо из женского пола попадался под горячую руку. Что греха таить, водилась за ним такая слабость. Ни бабами, ни девками никогда не брезговал. Такой, что кому хочешь заморочит голову и собьет с пути истинного. Если попадались ему падкие на любовные утехи, то спуску не давал. Умел им голову морочить и в этой науке многих своих сверстников превзошел. После некоторой досадной заминки Ольга набралась, наконец, прежней решительности и, лукаво улыбаясь, с издевательской язвинкой в голосе подзадорила молодого нетерпеливого и немного стушевавшегося казака: