Что касается замечательной косы девушки, то полковник запретил резать ее с одним условием – следить за волосами и не завести вшей.

– Целый год я ухаживал за твоей матерью, сынок. В 43 году мы решили пожениться. Я даже получил разрешение своих родителей на этот шаг. В тот год мне дали краткосрочный отпуск. Я узнал, что из Москвы во Фрунзе летит истребитель. Я связался с летчиком, и он согласился взять меня с собой. Но пока я добирался до Москвы из Дмитрова, где был наш штаб, самолет уже улетел. Я опоздал буквально на несколько минут. В довершение моих бед, пока я покупал билет на поезд, у меня украли все деньги. Хорошо, что мир не без добрых людей. Иначе бы я умер с голода, пока добирался на поезде до Фрунзе. Оттуда на попутке я доехал до Рыбачьего…

Перед моими глазами все поплыло. Мое собственное «Я» сжалось до крохотной точки, уступая место в сознании отцу. Было удивительно ощущать себя моим молодым отцом и одновременно видеть его, как бы со стороны.

Я осмотрелся и понял, что стою под палящими лучами солнца. Слева за горизонт уходила голубая полоска озера. Иссык-Куль, окруженный горами с белыми шапками ледников. Я находился на перекрестке дорог. На запад дорога через Боомское ущелье вела к городу Фрунзе. На восток, вдоль северного берега Иссык-Куля – к городу Пржевальску. Нужная мне дорога уходила прямо на юг и скрывалась в проходе между высокими горными хребтами. Там была Кочкорка, а еще дальше перевал Долон, за которым прятался Нарын, где жили мои родители. Минимум двести километров. Я вспомнил, что торчу уже третий день на этом перекрестке – и ни одной попутной машины! Шоссе словно вымерло! Неужели я так и не увижу отца и мать? Отпуск кончается, скоро мне нужно возвращаться в часть!

Я беспомощно огляделся. Горы стояли на своих местах, спокойно блестела в лучах солнца аквамариновая поверхность горного моря, весело щебетали пичужки, перепархивая с куста на куст. Словно не было Великой войны, будто не гибли ежедневно сотни и сотни людей там, откуда я приехал. Лишь отсутствие людей и машин возвращало к действительности – далеко на западе шла жестокая война.

Откуда-то появился старик на ишаке. Он с интересом рассматривал меня. Я расправил плечи и подтянул гимнастерку, выпячивая грудь с боевым орденом.

– Чего ждешь, балам? – спросил старик, остановив ишака.

– Попутку, ага. Мне надо в Нарын к родителям, – ответил я и добавил: – С фронта еду.

– В ту сторону машины не ходят, – проговорил старик. Увидев отчаяние на моем лице, тут же предложил: – Ты, бала, в погранотряд ступай. Они на заставу иногда ездят. Может, повезет тебе, возьмут они тебя с собой.

– Мне повезло. Как раз следующим утром выезжала смена на заставу, и вечером я уже был дома, – это опять был голос отца.

Старик на ишаке, озеро на горизонте, белоснежные горы растворились в полумраке моей комнаты. Лишь закрыв глаза, я видел петляющую по склону дорогу, серпантином взбирающуюся на перевал, свечки елей, бьющуюся о скалы реку глубоко в ущелье. Ветер трепал мои (отцовские?) волосы, а я отвечал на вопросы пограничников о своей жизни там, на фронте, куда они рвались всей душой, но вынуждены были нести службу здесь, в горах Тянь-Шаня.

– Сколько было радости у родителей! – Я слушал отца, прикрыв глаза. Все, о чем рассказывал отец, словно лента фильма, раскручивалось перед моими глазами. – Я тогда еще не знал, что вижу мать в последний раз. Заметил, как сильно она похудела и постарела, но встреча со мной оживила ее. В глазах появился блеск и засветилась надежда. Там я узнал о гибели на фронте дяди Абдулы и моего младшего брата Данияла. Я видел, сынок, лицо войны, знал ее ненасытную кровожадность, но потеря близких мне людей больно ударила мне по сердцу. Видимо, и мать сильно переживала потерю. Ее не стало в тот же тяжелый 1943 год. Но я получил благословение родителей на брак с твоей матерью. Отец на прощание сказал мне: «Хорошо, Уатай, что твоей женой станет русская женщина. Вся наша жизнь была связана с Россией. Теперь она станет тебе еще ближе. Как только победите немцев, привози ее к нам в горы. Только береги ее и сам возвращайся домой живым».

Я выполнил отцовский наказ, хотя это было не так просто. Смерть еще не раз смотрела нам в глаза. В 1944 году открылся Карельский фронт, началась война с финнами, и меня послали туда. Уезжая из Дмитрова, я не знал, увижу ли твою мать снова. Мы не успели пожить вместе. Она служила в одной армии, я в другой. Но вскоре мы вновь встретились. Их армию тоже перебросили на Карельский фронт.

Она чуть не погибла, твоя мать. Их штабную машину насквозь прорезал осколок артиллерийского снаряда. Он пролетел в миллиметре от ее груди. Качнись она, и тебя бы никогда не было на свете. Так же, как и твоих сестер и брата. Когда я узнал об этом, то понял, что одного моего желания жить совершенно недостаточно – все мы ходим под Богом, необходимо вмешаться в обычный ход Истории. Это уже было однажды. Как-то через меня проходил приказ о выброске десанта в тыл врага. В тех условиях это было равносильно смертельному приговору. Всех ждала неминуемая смерть. В списке десантников я увидел фамилию своего друга. Он уже был ученым, ему не место было здесь, на войне. Я делился с ним своими планами на будущее, после войны. Он укрепил меня в желании заниматься наукой, открыл мне прелесть познания. Он не должен был умереть, его жизнь нужна родине, и я без колебаний убрал его из списка. Ты понимаешь, сынок, что было бы, если бы кто-нибудь узнал о моей поправке? Правильно, расстрел. Но я и сегодня не жалею о том, что сделал. Мой друг прожил хорошую, долгую жизнь. Был счастлив, имел детей и стал выдающимся ученым. А сколько талантливых людей погибло в ту войну на полях сражений?! Кому это было нужно?

Я знал, что только беременность сможет заставить твою мать уехать с фронта в тыл. Только так я мог изменить ход Истории. Хотя, конечно, не так быстро, как я хотел. Были еще бои и сражения. Были потери и победы. Была Польша, Венгрия и Чехословакия. На войне мы научились радоваться жизни, ее каждому мгновению, как бы тяжело нам не было. Ты понял, сынок?

Моя жизнь никогда не была легкой, но я был счастлив. Как ни бедно жили мы с твоей матерью, я стал ученым. Пусть нашлись люди, которые раскопали мои родовые корни, и я не стал коммунистом и долго после войны не мог продвинуться по карьерной лестнице. Но я добился в жизни всего, о чем мечтал. Стал доктором наук, профессором, воспитывал молодых ученых, нянчил внуков и увидел своих правнуков. Что нужно еще человеку?

Голос отца стих, словно он ждал от меня ответа: что же нужно мне?

– Я стал чужим в этой стране, – не сразу, немного помедлив с ответом, признался я. – Почему ты не научил меня говорить по-казахски? Возможно, у меня появились бы другие шансы. Мне легче было бы выучить киргизский…

– Ты был бы другим человеком. Ты этого хочешь?

– Нет, отец. Я – это я, и мне нравится то, чем я занимаюсь. Но люди…

– Ты ничего не понял из моего рассказа? – прервал меня отец. – В этой жизни только ты сам можешь доказать, что чего-то стоишь. Тебя не станут любить только за то, что ты говоришь с ними на одном языке. Сколько было тех, что стали изгоями в своей собственной стране, и сколько людей осуждало их и клеймило? Вспомни Галича, Бродского, Солженицына. Ты должен хорошо делать свое дело, даже тогда, когда тебе тяжело и кажется, что мир вокруг тебя сошел с ума. Тогда у тебя будет что сказать Богу…