В это время хозяин вошел в кухню. На нем уже были штаны и рубаха в клетку. Он улыбнулся, и его и без того узкие глаза превратились в щелочки. Улыбка была открытая, приветливая и слегка застенчивая. На вид ему было около 45 лет.

– Я – Валентин Распутин. Слыхали про такого? – спросил он меня.

Я кивнул головой.

– Даже фильм видел по вашей повести, – сказал я. – «Уроки французского». Мне понравилось. Это вы о своем детстве писали?

Валентин бросил на меня острый взгляд и тоже кивнул.

– В детстве пришлось учиться вдали от дома, – сказал Распутин и обратился к Гимову: – Лёва, вы чего так поздно?

Лев Борисыч так и заходил ходуном. Энергия била из него ключом. Рассказывая, он жестикулировал руками, длинное лицо, обрамленное начинающей седеть бородкой, обращалось то ко мне, то к Валентину.

– Валя, у нас все было расписано по плану. До полуночи – в ресторане гостей принимали, а как нас оттуда попросили, разбились на группы по два-три человека. Каждый иркутчанин повел гостя к себе, там у него заранее все подготовлено было. Я Володю в мастерскую свою привез. И место свое рабочее показать, и запас у меня там имелся. Да ребята мои, заразы, ученики-художники, без меня закрома нашли – ничего не оставили. А мы уже разгоряченные были, в предвкушении, так сказать, продолжения банкета. Тут я о тебе вспомнил, Валя. У тебя же всегда есть что выпить!

– И правильно сделали, что приехали, – отозвался хозяин. – Я всегда рад общению. Как у вас жизнь во Фрунзе?

Я ответил, что сейчас больше по Союзу работаю. На Черном море, Каспие, вот на Байкал приехал.

Валентин Григорьевич слушал как-то отстраненно, словно думая о своем. Я даже решил, что он не слышит меня.

– Вот и вы оторваны от своих корней, – внезапно грустно произнес Распутин и продолжил: – Может быть, вы читали мою повесть «Прощание с Матёрой»? Нет? Сейчас по ней снимают фильм. Это грустная история о том, как на Ангаре уходит под воду целая деревня, построенная на острове. Представьте себе: жили люди триста лет на одном месте. Чего только не видали за это время, чего только не пережили. Вросли в эту землю. И вдруг кто-то решает, что здесь надо строить плотину, возводить ГЭС. Людей вырывают из земли вместе с корнями и отправляют жить на другое место. Рушатся все жизненные устои. Умирает душа человека. Не питают его более земные соки, а движет лишь страсть к наживе и стремление к техническим новинкам. Человек превращается в перекати-поле. Нет у него никаких духовных ценностей, ибо он лишен памяти. Триста лет люди хоронили своих умерших близких на этом острове, и теперь родные могилы должны уйти под воду вместе со всей деревней. И кое-кто не может покинуть свою «малую родину» и остается погибать вместе с ней.

Я внимательно слушал Распутина. Чувствовалось, что у него наболело на душе и хотелось высказаться.

Лев Борисыч наполнил стаканы и сказал:

– Славна наша земля якутская талантами. Валентин – один из них. Давай, Володя, выпьем за него. Пусть у него будет еще много сил и книг. Он стучится людям прямо в сердца и напоминает, что у них есть душа. В наш век часто забывают об этом. Что у тебя со съемками, Валентин?

Валентин Григорьевич вскинул глаза на Льва Борисыча:

– Ты же знаешь, Лёва, потеря Ларисы была для меня страшным ударом. Лариса Шепитько, – Валентин Григорьевич повернулся ко мне, – была удивительным человеком, талантливым режиссером. Кстати, свой первый фильм «Зной» она сняла по произведению Айтматова «Верблюжий глаз» на «Киргизфильме». Вы должны знать Ларису Шепитько, Владимир. Все ее фильмы несут печать интеллекта, тонкого психологизма. Я так был рад, что Лариса взялась за «Прощание с Матёрой»!

Я ответил, что работаю с «Киргизфильмом» и наслышан о Ларисе Шепитько.

– Она была полна творческих идей, заряжала всех своей энергией, – Распутин говорил тихо, глядя мне в глаза. – Почему талантливые люди уходят так рано? На утреннем шоссе практически не было машин. Никто не может понять причин, по которым «Волга» с Ларисой и съемочной группой выехала на встречную полосу и врезалась в мчавшийся навстречу грузовик. Уцелевших в этой аварии не было. В прошлом году, когда Лариса была в Болгарии, она встречалась со знаменитой Вангой. Прорицательница предсказала Ларисе скорую смерть. Все смеялись над этим. А видишь, как все вышло. А насчет съемок, Лёва, могу обрадовать. Элем Климов, муж Ларисы и хороший режиссер, решил закончить «Матёру» в память о своей жене. Этот фильм будет прощанием не только с Матёрой, но и с Ларисой Шепитько.

Разговор наш тянулся до утра. Мы беседовали о литературе, спорили об искусстве, живописи, о морских просторах, которые вдохновляют наше творчество. Но неизменно мы возвращались к теме земли, «малой» родины, к корням, которые питают духовную жизнь человека.

– Человек без памяти, без истории ничем не дорожит, – говорил Распутин. – Им легко управлять. У вас, Володя, где родина? – неожиданно задал мне вопрос Валентин Григорьевич.

– Я – перекати-поле, Валентин Григорьевич, – ответил я. – Деда по отцу расстреляли в 37-м, бабушку в 39-м. Дворянских кровей были. Отец, как сын «врагов народа», по зонам скитался. Мать мою отец встретил, когда его перевели в Карлаг. Там я и родился. Моими воспитателями были две бывшие графини, которые учили меня французскому языку и богословию. Дед по матери, Максим, был раскулачен в 31 году. С Оренбуржья в степи Сары-Арки, где потом Карлаг появился, с одиннадцатью детьми на телеге добирался по этапу. Он был в числе первых заключенных этого «лагеря смерти». Последние километры, когда лошадь пала, не выдержав тягот пути, дед сам толкал телегу. Таких, как он, было еще более двух тысяч. Бросили их в голую степь в феврале, когда там лютовали морозы, на верную смерть. А все с семьями, детьми малыми. Начали они ямы в земле копать, чтобы схорониться от холода. А там кое-кто и на уголь вышел. Поблизости пруды нашли с рыбой. В общем, кое-как до весны дотянули. Правда, много тогда детей погибло. Почитай, все, кто в возрасте до пяти лет были, померли. А потом потянулись новые этапы заключенных. Мужчин забрали железную дорогу строить. В рекордные сроки от Акмолинска до Карлага железку построили. Вторую ветку от Балхаша протянули. Только стоят они на костях человеческих. Говорят, что более 400 тысяч полегли при строительстве. Их так и хоронили в насыпи под шпалами. Вот по этим железкам и пошли составы с заключенными. Только за год в Карлаге уже было 52 тысячи крестьянских семей. Не буду я рассказывать про все ужасы Карлага, наслышаны, наверное.

По некоторым данным, до шести миллионов заключенных лежат в земле на территории бывшего «лагеря смерти». А он занимал огромное пространство, равное по площади Франции.

Когда в 70-х годах хотели строить в тех местах плотину, копнули бульдозером на полметра, а там все белое от костей. В основном детские и женские скелеты. Закопали назад и не стали тревожить их покой. Когда дети умирали, не положено было гробы выдавать, их так хоронили или в бочках деревянных.

Когда я еще маленький был, случилось восстание в Степлаге. Сорок два дня держали оборону заключенные. Там были военачальники, прошедшие Вторую мировую войну. Так их потом фугасами с самолетов забросали, танками передавили. Вот такая моя родина, Валентин Григорьевич. Я сам не знаю, где должны быть мои корни. В Оренбуржье, откуда родом мой дед, или Карлаг, где я родился. У нас там и поляки сидели, и финны, и немцы, и чеченцы. Можно продолжать и продолжать этот список. Власовцы, украинцы, прибалты, румыны, венгры, казахи, японцы – всех молола страшная мясорубка. Мальчишками, мы видели, как расстреливали людей. Матери пугали нас не бабой-ягой, а черным воронком. Дед Максим начитанный был, грамотный, знал пять языков, в плену германском был в Первую мировую. К нему люди тянулись со всеми вопросами – и немцы, и казахи, и татары, со всеми дед разговаривал на их родном языке. В Карлаге многие видные люди отбывали срок. Например, Лев Гумилев, историк, Чижевский, который там свою знаменитую люстру разработал. Дудаев, будущий президент Чечни, в соседнем от нас квартале в Караганде жил. В каждом квартале города стояли комендатуры, и люди должны были ежедневно отмечаться там.

Не тянет меня на мою «малую родину», Валентин Григорьевич. Мне весь Союз – родной дом, – закончил я свой рассказ.

Распутин слушал внимательно, и в его пронзительных глазах читалось какое-то смятение.

– Я знаю о Карлаге, да и не только о нем, – с горечью произнес Валентин Григорьевич. – Сколько было депортировано народа, сколько арестовано и расстреляно по решению «троек». Полстраны было выдернуто с корнями и превращено в перекати-поле. Хотели построить великую страну, воспитать нового человека, а разрушили все, что имели, и получили безродного и бездуховного человека…