Шрифт:
Что ж, если клич подхватят еще человек восемь, вышедших на улицу из ратуши и пока только любопытствующих, дело не кончится малой кровью. Княжнин за пару секунд хладнокровно оценил ситуацию. Ничего особенного: драка, впрочем, больше похожая на избиение. У пана Лопата оружия не было, у заступившегося за него пана на боку висели пустые ножны – наверное, уже получил палкой по руке. Все остальные, как водится, были при саблях, и у кого-то уже рука ложилась на эфес, кто-то наверняка приехал на контракты с пистолетом. Где-то в городке есть русский отряд; еще отправляясь к Огинскому, Княжнин видел на рынке двух пехотных унтер-офицеров. Но это уж будет иметь значение только при самом худшем развитии событий, в которые придется вмешаться, – Княжнин был здесь единственным человеком в мундире.
К тому же все это безобразие накатывалось прямо на него – пан Лопат узнал русского офицера и именно ему адресовал свои мольбы о помощи. В следующую секунду палка, оставившая на нем уже несколько синяков и ссадин, перестала быть грозным оружием в руках того, кого назвали паном Моравским: Княжнин перерубил ее одним взмахом своей шпаги прямо у Моравского в руке – едва не состриг тому ногти. Пока шляхтич недоуменно смотрел на улетевший бабочкой обрубок своего кия, Княжнин следующим взмахом шпаги уполовинил жердь в руках и у его товарища. А еще через секунду, посчитав, что у того остался еще слишком длинный обрубок, укоротил его еще и с другого конца. Княжнин сделал это легко, будто рубил саблей лозу на кавалерийском учении. То, что показалось обезоруженным шляхтичам каким-то колдовством, на самом деле чудом не было: настоящая боевая шпага в твердой руке – прекрасное рубящее оружие, нужно только верно приложить силу.
Описав в воздухе несколько размашистых кругов, обрубок палки падал прямо Княжнину на руку. Тот спокойно, не отводя пристального взгляда от пана Моравского, парировал его под ноги гардой.
– Драться палками достойнее для шляхтича, чем писать доносы? – сказал Княжнин с укором.
– Эти подлецы не стоят того, чтобы марать о них полковничью саблю! – с пылом ответил пан Моравский.
– Ну так и оставьте свою саблю в ножнах, – потребовал Княжнин, сам, тем не менее, оставляя свою шпагу в боевой позиции. И было не похоже, чтобы кому-то здесь хотелось попробовать скрестить с нею свой клинок.
– Арестуйте его, пан Княжнин! – воскликнул осмелевший пан Лопат.
– А вы, ежели пожелаете уладить с этими господами свои дела, меня в секунданты не зовите, не соглашусь, – холодно ответил ему Княжнин. – Вы знаете, где здесь русский гарнизон?
– Я знаю, барин! – обрадовался возможности помочь вдруг откуда ни возьмись появившийся Андрюха.
– Идемте, пан Лопат и вы…
– Судья Флориан Войнилович, – представился второй побитый.
– И вы, судья. Я провожу вас под защиту российских солдат.
– Предатели и доносчики могут жить только под московской защитой, позор!
– Хотели нас упечь в Сибирь и завладеть нашим имением! – кричали с площади, желая еще немного помахать кулаками после драки.
Не обращая внимания на слова, остерегаясь только, чтобы вдогонку не полетела пуля, Княжнин торопился скорее увести тарговичан подальше. Андрюха уже хорошо ориентировался в городке, он уверенно вел отступающих каким-то кружным путем мимо костела, мимо имевшегося чуть ли не в каждом европейском городе дома Радзивиллов, к православной церкви и дальше по улице, ведущей в сторону Гродно. Там располагался штаб российского гарнизона, которым командовал премьермайор Барклай де Толли [12] .
12
Тот самый, будущий военный министр России и герой войны 1812 года.
По дороге пан Лопат не унимался:
– Вы понимаете, какое оскорбление нам нанесено? Пан Войнилович был от Новогрудка послом на Гродненском сейме, я – член Постоянной рады! А они – бывшие, вот и завидуют нам. Бывший полковник и бывший великий стражник литовский.
– Как вы сказали? Великий стражник? Это чин такой? – вдруг заинтересовался Княжнин.
– Да, чин. При короле или при великом князе. Отвечает, особенно когда король при войске, за его стражу – караулы и прочее…
– Стало быть, я – стражник. Меня отправили сюда состоять стражником при таких вот лопатах, – грустно улыбнувшись, проговорил Княжнин.
Глава 9
Литвяки
Пан Константин Сакович при знакомстве показался Княжнину довольно мрачным, если не депрессивным, типом, что бывает свойственно мужчинам, жены которых пользуются повышенным вниманием окружающих. Но утром, когда компания отправилась в путь от подножия замкового холма, где начиналась Виленская улица, пан Константин выглядел воодушевленным и даже веселым. Княжнин решил было, что причина его веселости в том, что накануне побили Лопата и Войниловича, но немного не угадал. Сакович получил утром известие о событии поважнее. Он даже не удержался и поделился новостью с Княжниным, в общем-то чужаком. Оказывается, польский генерал Мадалинский, кавалерийская бригада которого должна была быть распущена, отказался подчиниться распоряжению о редукции и со всей своей бригадой в полном составе двинулся рейдом вдоль прусской границы от Пултуска к Кракову.
– Не совсем понимаю вашу радость по этому поводу, – подумав минуту, сказал Княжнин. – Разве может сей демарш закончиться чем-нибудь хорошим? Я, конечно, понимаю чувства вашего генерала и его солдат, их верность своему мундиру. Но ведь они, что ни говори, ослушались приказа. Суть военной службы состоит в том, чтобы выполнять приказ, даже когда он тебе не нравится.
– Но не в том, чтобы выполнять приказ посланника чужой державы! – живо возразил пан Константин.
Они ехали верхом, обгоняя по размякшей обочине дороги свой караван. Таким весенним утром хотелось в седло, прочь из тесного возка. Навстречу солнышку, хоть путь и лежал на север. В самом большом и удобном из возков ехала пани Ядвига с сыновьями – пятилетним непоседой Павлом, так живо напомнившим Княжнину его Кирюшу, и годовалым Алесем, совсем еще малышом, поражавшим своим спокойствием и каким-то вдумчивым взглядом. Поравнявшись с возком, Княжнин успел выразить свое почтение пани Ядвиге, мило улыбавшейся ему из окошка, даже проговорил вежливый комплимент, дескать, весь вечер накануне пребывал под впечатлением от вчерашних полонезов.