В законах Норвегии процесс ограничения зашел еще дальше. По большей части для самых серьезных преступлений необходимость мести признавалась. Власти могли по необходимости оказать лишь моральную поддержку человеку, отомстившему за убийство своего родственника или за то, что женщины из его семьи подверглись бесчестию; но назвать эту месть преступлением, хотя бы и не совсем крупным, даже в раннее Средневековье, было делом немыслимым. Но и здесь законы норвежских королей пытались установить предел действиям человека. Впрочем, были некоторые сомнения – как относиться к самым тяжким преступлениям: можно ли отказать человеку в праве ответить ударом топора на оскорбительное обращение: «старуха», «сука», «шлюха», «рабыня»? Но, получив рану, удар, легкий толчок локтем, презрительную насмешку в свой адрес, человек уже мог обратиться в суд.

Тем не менее понятие о чести все еще было сильным. Хакон Хаконсон, во введении в Закон Фростатинга [13] , утверждал, что месть за раны и оскорбления должна считаться законной, если она осуществилась до того, как стороне обидчика было предложено заплатить виру. Слабые возражения: «за исключением тех случаев, когда король и другие люди постановили иное» – свидетельствуют о том, что все попытки реформировать законы сверху оказались беспомощными; это давало добро старым порядкам и превращало реформы в пустые слова. И если обидчик, полагаясь на свое богатство и власть или на помощь влиятельных родственников, предлагал помириться, то оскорбленная сторона имела право выбора – принять условия примирения или нет.

В наши дни вызывает улыбку одно нововведение, на которое в далекие времена смотрели с большой надеждой: человека, который отомстил обидчику, нельзя считать виновным, если его месть не превышала нанесенного им ущерба. Все, что свыше, должно было быть тщательно оценено в качестве уплаты за ущерб, после чего выплачивалась компенсация. Идея, конечно, хорошая, но как оценить, какой размер наказания соответствует совершенному преступлению и чему должна быть равна доплата, если таковая имеется? Гораздо лучше выглядела идея мягкого увещевания, которой должны были руководствоваться члены королевской свиты: не мстите чересчур неожиданно, и пусть ваша месть не будет чрезмерной. Так записано в своде законов короля Магнуса [14] 1274 г.

Все эти попытки изменить образ мыслей людей носят печать слабости; сами эти улучшения свидетельствуют о том, как сильно и прочно обычаи старых времен впечатались в сознание людей: вред того или иного рода требует исправления, и это исправление, разумеется, должно происходить в форме мести. Да, стали зарождаться новые идеи; но пока еще реформаторы не могли заложить ничего нового в фундамент новой жизни и поэтому вынуждены были опираться на старое, основывая свои указы против мести на том факте, что месть – это то, без чего человек обойтись никак не может.

Нет никаких сомнений, что между законом и жизнью пролегает пропасть, и для того, чтобы трактовать и применять законы, требуются особые знания. Ученый законовед с легкостью различает оттенки и степени преступления, которые обычный человек просто не замечает. Старые норвежцы, собираясь в суде, «с интересом слушали, как люди, поднаторевшие в изучении законов, рассуждают о различиях между раной, обнажившей кость, но закрывшейся после лечения, и более серьезным случаем, когда кусок плоти того или иного размера был отрублен полностью и упал на землю. Слушатели прикидывали в уме, сколько обидчик должен заплатить за первый удар и сколько – за второй. Им была предложена классификация различных терминов преступлений. Полный штраф должен быть выплачен, во-первых, когда один человек оскорбляет другого, лежащего в родах, во-вторых, если он заявляет, что другой одержим неестественными желаниями; в-третьих, если он сравнивает его с кобылой, троллем или шлюхой. Аналогичным образом, полный штраф полагается, если человека обзовут трэллем (рабом), шлюхой или ведьмой; что же касается других штрафов, приводятся оскорбительные слова, за которые полагается небольшой штраф; за них можно отомстить, сказав: «Сам такой».

После того как заседание объявлялось закрытым, добрые люди расходились по домам и продолжали кроваво мстить за крупные преступления и мелкие обиды, словно никогда и не слышали о градации преступлений. Также исландцы, эти суровые защитники своей чести, спорившие и мстившие за ее поругание старыми добрыми способами, приходили на свой альтинг и слушали, как законовед читает главу об убийствах, во всей ее искусственной сложности, перечисляя условия, возможности и обстоятельства, вплетенные в нее, до бесконечности. И никто из них не смеялся; наоборот, все слушали с глубочайшим интересом.

Если бы мы не знали, как на самом деле обстояли дела, мы решили бы, что в обществе произошел раскол. Но нет.

В Исландии, по крайней мере, не было и следа какого-нибудь различия между кастой, дарующей народу закон, и толпой, не признававшей никакого закона. Те же самые твердолобые йомены, которые сражались друг с другом в своих районах, были законоведами со степенями, любившими и умевшими распутывать юридические хитросплетения. Именно эти крестьяне и превратили законы Исландии в сложную сеть казуистики. Закон на острове саг представлял собой стройную, доведенную почти до совершенства систему, которую можно было найти только в Исландии и нигде больше. Она была создана постоянными судебными процессами и постоянным законодательством. Почти то же самое происходило и в Норвегии. Хотя повсюду люди, изучившие законы, в более узком смысле, жили рядом с теми, кто их не знал, различие заключалось лишь в объеме их познаний и никак не влияло на проявляемый к закону интерес.

Можно предложить еще одно, более вероятное объяснение. Люди не остаются все время на одной и той же стадии развития, но за один отрезок времени изменяется лишь часть их души. Один и тот же человек может мыслить прогрессивно, и это особенно проявляется, когда он занимает какую-нибудь общественную должность или сотрудничает с людьми, разделяющими его взгляды; и одновременно он сохраняет старые, консервативные взгляды, которые проявляются в его домашней, повседневной жизни. Такой человек пользуется преимуществами, которые предоставляют ему любые нарушения баланса в душе, чтобы захватить своего соперника врасплох и устранить его. Законы Исландии и Норвегии вовсе не были примитивными, наоборот, они отличались необыкновенной прогрессивностью. Они выражали взгляды прогрессивных людей. Но странное дело, у норвежцев была разработана целая шкала ран: если образовалась лишь вмятина на коже, то за нее налагался штраф в половину марки, если не повреждались ткани под кожей – штраф в 1 унцию; если рана заживала без шрама – 1 унция, а если со шрамом – то 6. Исландцы же вообще ограничились тем, что называли всякую рану раной. И если бы мы могли проследить, как менялся закон от одного века к другому, то увидели бы, как его формы все больше упрощались под влиянием повседневной жизни.