— Андрей Петрович, — поучительно сказал я, — владеет французским языком как родным, чего не скажешь о вас. Да и меня, с моими познаниями сразу определят в иностранцы, и ни о каких тайных операциях можно будет не говорить. Интересно, вы как себе представляли общение с местными? Кочергу в зад или утюг на пузо и пытать, пока не заговорит на чистом русском?

— С утюгом, конечно, занятно получилось бы, — произнёс Полушкин. — Но в чём-то Вы правы. Мы рассчитывали найти кого-нибудь, русского человека в любой стране отыскать можно, он бы и толмачил.

— Ну да, — с сарказмом высказался я. — Он бы вам натолмачил на десять лет без права переписки. Так что приглашаем Ромашкина однозначно. Я предлагаю вот что: Ты, Иван Иванович вместе с Василием Фомичом едете в Москву, делаете свои дела и добираетесь до Петербурга. Там и встретимся. Хотел я на каретную фабрику в конце зимы ехать, да видимо сейчас придётся. Искать меня стоит на заводе Берда или в гостинице, на Исаакиевской площади в доме Энгельгардта. Если не найдёте, то смело ступайте в "Заезжий дом" Демута, снимайте комнату и дожидайтесь. Если меня не окажется спустя трое суток, значит, что-то случилось, и вы уже действуете по обстоятельствам.

Через два дня я и Ромашкин со своим слугой готовы были выехать в Санкт-Петербург. Приобрели подорожную, забили изготовленные в Борисовке сани полезным в дороге скарбом и отправились покорять снежные просторы. К моему удовлетворению, всю дорогу мы ехали с ветерком и комфортом, по крайней мере, до Москвы, а вот семьсот семьдесят вёрст до Петербурга, довольствовались только вторым. На удивление тракт оказался загруженным и, несмотря на подорожную, ожидать смены лошадей можно было сутками. Впрочем, не имея стеснения в средствах, один раз я просто купил новых но, даже не смотря на это ухищрение, дорога растянулась на две недели. К слову, простая телега весной, по улучшенной, фашинной дороге преодолевала расстояние между столицами за полтора месяца.

В приёмной было довольно натоплено и собравшиеся в живой очереди пара прусских негоциантов, сидевший особнячком какой-то дворянчик из Австрии и шумно говорящие скандинавы обсуждали внезапное похолодание. А именно беспощадный русский мороз, сковавший на огромных речных просторах более четырёх тысяч судов. Насколько я понял из их беседы, решить свои проблемы с застрявшим грузом на Тихвинской системе они не надеялись, но на какие-то льготы явно рассчитывали. Сидевший у двери за бюро, как преданный пёс — секретарь, впускал к высокому чиновнику строго по списку, который был заранее согласован с письменными прошениями, в коих были изложены сути просьб. Такую бумагу стоило подавать как минимум за неделю, но я это сделал сегодня, просто указав, что хочу обменять полмиллиона франков на иную валюту. Честно говоря, у меня была небольшая надежда, что департаменту государственной экономии наличные билеты могут пригодиться, но как же я ошибался. Учреждение напомнило мне поверхность стоячего болота, подвергнутого зеленоватой плесенью, возмущающегося только тогда, когда кто-нибудь, забавляясь, бросает в него камешки. И как обычно, кроме пустого "бульк!" ничего не произошло. Спасибо, что хоть приняли, пусть и самым последним, за пару минут до окончания приёма.

— Я ознакомился с сутью Вашего дела, — внимательно разглядывая меня, произнёс чиновник, — но боюсь, что ничего не смогу сделать. Не в нашей компетенции…

Взятая пауза несколько затянулась. Возможно, он хотел от меня услышать что-то вроде: "Неужели ничего нельзя придумать?"; или ещё какую-нибудь фразу, так часто звучавшую в этом кабинете. Он даже ножик с пером в руки взял, вот только для чего, я так и не понял, да и не узнаю уже, так как произнёс совершенно не ожидаемые слова:

— Жаль, Виктор Степанович. Николай Семёнович Мордвинов отзывался о Вас как о решительном человеке.

— А что ж граф не поставил свою резолюцию на прошении?

— При желании, спросите его об этом сами.

Дальнейшая наша беседа практически потеряла смысл. Несомненно, фигура Виктора Степановича была значимой, стоявшей целой головою выше многих деятелей на трудовой ниве экономики. Вполне возможно, натура его была энергичная, трудолюбивая, душа чистая, свободная от всего мелкого, низкого, узкого, а уж личной инициативы и твёрдой воли, хоть отбавляй. Но звёзды сегодня не благоприятствовали. Просьба была решительно отклонена чиновником, он отложил перо, вернул на место перочинный нож и неохотно спросил, чем ещё может быть полезен. Естественно я отказался, поблагодарив за оказанную помощь, так как, поняв, что действуя прямо, не сумею продвинуться ни на шаг.

Конечно, это было ожидаемо, но попробовать стоило, хотя бы из-за принципа. Оказавшись на пустынной улице, я посмотрел на часы — время до начала встречи ещё оставалось — поднял меховой воротник кашемирового пальто с подстёжкой и неспешно побрёл в сторону площади. Было довольно прохладно и ветрено и, сожалея об уехавшим не дождавшись меня извозчике, я вскоре почувствовал, что цилиндр пора менять на что-то более тёплое. Вот только на что? Минус пять в Петербурге с его сумасшедшей влажностью показались двадцатиградусным морозом Смоленска, и капюшон тут, если и спасёт, то абсолютно не впишется в местную моду. Не положено мне его носить, даже увидевший мою куртку, почитатель всего нового Ромашкин, и то воспротивился: "… извольте следовать правилам: передвигаться в закрытом экипаже". А быть модником в Северной Пальмире и не иметь транспорта, как писали в то время, это оксюморон. Писали, правда, про женские туфли, но суть от этого не меняется. Мои сани уже где-то на пути к Москве, а значит, я не модник и пора действительно доставать пуховик или покупать шубу с шапкой. Не пройдя и двух десятков шагов, как я остановился, услышав за спиной хруст снега и чей-то голос, явно обращённый ко мне.

— Месье! Месье… ради Бога обождите.

Передо мной, в суконном мундире и накинутом наспех копеечном овчинном тулупчике, переминаясь с ноги на ногу, стоял секретарь, мариновавший меня в приёмной.

— Месье, Виктор Степанович просил передать, что поднятый Вами вопрос может быть решён положительно сегодня в обед. Здесь, прямо по улице есть заведение…

— Не интересует, любезный, — ответил я и, повернувшись, продолжил путь.

— Но как же так, месье? — крикнули мне вдогонку — Вы же сами хотели…