Шрифт:
Адриан был так близко. Конни чувствовала доверие и теплоту со стороны пасынка. Ни капли робости и страха. И она была счастлива, ведь у неё получилось преодолеть эту пропасть. Как у неё это вышло? Леди и сама удивлялась. Оглядываясь назад, понимала, как сложно это было сделать. Даже Джеральду, родному отцу, не удалось. Констанция отчаянно хотела стать матерью Адриана. И тот всё-таки почувствовал её любовь и теплоту и потянулся к мачехе, как цветок к солнцу.
В этот момент Конни охватила печальная отрада, горькая радость наполнила душу. Как же хорошо было сидеть рядом с ним, с тем, кого полюбила как родного сына! Но как же горько было вспоминать прошлое… Конни стало… стыдно, стыдно за то, что когда-то стыдилась своей симпатии к Адриану, за грубое обращение из-за этого. Да, она протёрла невольнику тогда раны, но намеренно старалась говорить с ним жёстко, ругая и попрекая. «Интересно, не укорив я тогда саму себя за эту симпатию, за желание как-то помочь ему, может быть, можно было бы избежать весь этот ужас? Могла ли я спасти его?» — внезапно подумала леди. «Я отдал приказ истязать его три дня издеваться, унижать и делать с ним все, что захочется, как бы изощрённо это не казалось… И обязательно помимо этого сделать вид, что, что хотят убить его, чтобы показать, что такое настоящий ужас, что такое настоящее извращение ведь жестокость — это всегда ненормально… — вспомнились ей слова Джеральда, сказанные ещё вчера. — Только не трогать голову, не повредить лицо. Мне хотелось в воспитательных целях показать ему, что такое настоящий извращенец, каким меня стали из-за него выставлять, говоря, что я влюблён в мужчину. Какой же я подонок! Теперь он никогда не простит меня!». Конечно, наверное, Джеральду хотелось, чтобы жена поддержала его и утешила, сказав что-то вроде того, что им руководили ярость, злость, ревность, что, в конце концов, бес попутал. Но Конни вместо этого выбежала в слезах из комнаты.
Женщина отогнала от себя эти ужасные воспоминания и снова взглянула на Адриана. Она прижалась к нему, будто бы боясь потерять. Он не отстранился. И не потому, что не заметил — наоборот, умилился. Его это очень тронуло.
— Котёнок, помнишь, я сказала, что тебе нужна мать?
Юноша немного нервно ответил, что, да, конечно.
— И я… я… по-прежнему так считаю. Прости, что требовала тебя называть меня мамой, не считаясь с твоими чувствами. Но если бы ты почувствовал, что… что… хотя бы чуть-чуть привязан ко мне, как к матери…! Я бы очень хотела тебя… усыновить. Только по-настоящему… Документально.
Адриан невольно вздрогнул. Да, для него была только одна мама, Алиссия, и она умерла. Но это ещё не значит, что он не помнит её, не любит, не чувствует родство, не тоскует по ней, не оплакивает временами. Что тут скрывать? Юноша привязался к Конни всей душой, всем своим сердцем. Она стала для него очень близким человеком. Но мог ли Адриан позволить себе назвать эту леди матерью? Будет ли это предательством по отношению к родной, покойной? Он считал, что да, и очень корил себя за то, что несколько раз невольно называл Конни мамой.
— Усыновить? Меня? — переспросил молодой человек после долгого молчания, и голос его дрогнул.
— Я понимаю… Я ни за что и никогда не стану давить на тебя и делать это, если ты против! Я люблю тебя, как родного сына. Ты ещё несовершеннолетний. Это мне надо было бы к дедушке твоему идти. Но я не стану этого делать, если ты не хочешь. И я в любом случае пойму тебя. Прости меня, пожалуйста… Я не хотела тебя обидеть…
Адриан быстро заверил, что не обиделся, и это было так на самом деле.
Констанция…. Она была так одинока! Её будущее обречено. Её удел отныне одиночество. Что ждёт бедняжку дальше? Папа Геральдины ушёл в отставку, у Эйлин объявился отец, Джеральда, — уже это несомненно, — посадят. И бедная Конни останется одна. Да, она может вернуться к своим родителям, но леди всегда являлась сильной, и возвращение домой казалось ей поражением, признанием того, что жизнь не удалась, сломана. Женщине было стыдно возвращаться в отчий дом.
Адриан осознал это. И, будто бы почувствовав боль одиночества мачехи, ему стало жаль её. «Жаль, что у тебя нет матери», — примерно так Конни сказала ему однажды. «Жаль, что у вас нет своих детей», — подумал он сейчас. Алиссия, Алиссия….! Простишь ли ты когда-нибудь? Или будешь наоборот счастлива, зная, что кто-то любит твоего сына, как своего родного?
— Не плачьте, леди Констанция, — осторожно проговорил Адриан. — Вы не одинока. Я никогда не оставляю вас, клянусь. Я согласен. Только мне важно мнение дедушки.
— Ты согласен? — не веря услышанному, спросила женщина. — Ты не против усыновления? Правда?
— Правда, — кивнул он.
— Адриаша, радость моя!
Констанция обняла юношу и прижала к себе.
— Дорогие мои! — раздался голос сэра Гарольда, и леди выпустила приёмного сына из объятий.
Свёкор улыбался им. Он присел рядом со стороны внука.
— Что это вы читаете? Письма?
Адриан улыбнулся, и ответил, что это ему дети прихожан прислали.
— Очень здорово. А я как раз тебя искал. Конни, ты не против, если я похищу у тебя твоего приёмного сына?
— Нет, конечно.
— А ты не против покинуть леди Конни?
— Ну, не навсегда же, — улыбнулся внук.
— Нет, конечно. Конни, милая, мы сейчас вернёмся.
…Дед повёл его по парку, а потом попросил закрыть глаза и взял за руку. Они шли недолго.
— Открывай! — торжественно объявил сэр Гарольд, и тот послушался. — Я хочу сделать тебе подарок на Рождество, — дед положил руки на плечи своему мальчику, — а ты улыбнись мне, и это станет подарком для меня.
— Спасибо большое, дедушка! — улыбнулся Адриан.
Тот на радостях обнял внука, а потом развернул назад. Молодой человек застыл на месте, увидев белую лошадь.
— Это тебе, — улыбнулся Гарольд. — Теперь ты у меня будешь принцем на белом коне!
«Принц на белом коне» сначала не знал, что сказать.
— Спасибо тебе большое, — и он обнял дедушку. — У меня просто слов нет.
— Я очень люблю тебя, мой ангел! Ты для меня дороже всего на свете. Пойдём, подойдём к ней.
Гарольд сказал, что заводчик звал лошадь Андромедой, что она ещё молодая, но на ней уже можно ездить верхом, что сначала нужно протянуть ладонь, а потом подходить. Дед сказал внуку, как сесть в седло, но посидел тот недолго — без учёбы ещё на незнакомой лошади было страшновато. Так у Адриана появился ещё один верный друг.