Она подвела его к диванчику и села.

— Садись, — улыбнулась девушка, и он послушался, накрыв его руки своими, Мэрбл продолжала: — Всё, что приходило с нами когда-то, осталось безвозвратно потерянным в прошлом. И только хорошие воспоминания всегда будут жить в наших сердцах, согревая в трудную минуту. А теперь давай отправимся в небольшое путешествие.

— Это как? — удивился он и улыбнулся.

— А вот так, — как ребёнку, улыбнулась она в ответ. — Закрой глаза. Ох, какие у тебя ресницы! Прелесть просто…! Только, чур, не подглядывать! Поверь мне. Давай, полетели! Не открывай глаза, но и не засыпай. Вон какие облака! — откровенно говоря, девушка сама не знала, откуда это берёт, просто когда-то, пытаясь забыть безответную любовь, закрывала глаза и представляла себе разные красивые картинки, пытаясь хотя бы таким способом убежать от боли в своё воображение. — Тебе не холодно?

— Нет…

— А то я тебя сейчас согрею, — и, обняв его, прижала к себе. — Мы ж в небе, — потом снова выпустила его, — а под нами лес…. И горы… Давай спустимся туда. Вот, а теперь мы в лесу… Хвоя шумит… — в этот момент заскрипела дверь…

Они вдвоём вздрогнули, он оттого, что так глубоко ушёл в себя, а она оттого, что испугалась, что кто-то пришёл и не даст продолжить эту странную игру. Девушка увидела, как в приоткрывшуюся щель между дверью и стеной просунула голову Люсинда.

— Ой, не открывай глаза! Это… это… на ветку сосны опустилась большая птица… сова… птица счастья, мудрая и добрая. «Тсс», — на самом деле последнее девушка сказала Люсинде, которая, весело завиляв хвостом, кажется, приготовилась поприветствовать их на своём собачьем. — Сова покажет нам путь… — осторожно продолжила Мэрбл, умоляюще глядя на гостью, чтобы та не залаяла, — и вот она полетела, а мы… за ней! Перед нами река… Но над ней лететь нельзя — над ней сильный ветер, и нас будет отбрасывать в разные стороны. Придётся переплыть… А вон и лодочка! Иди сюда… Осторожно. Тут камни, — девушка чуть сжала его руку для придания естественности и живости, — только, чтобы переправиться, есть одно условие. Нужно всё плохие воспоминания оставить на этом берегу. Вот так взять и оставить! Иначе лодочка не выдержит и перевернётся. Давай скидывай всё! А я тебе помогу, — Мэрбл погладила названного брата по волосам, потом по плечам и спине, будто бы скидывая с юноши снег, — и ты тоже отпускай. Дай мне оторвать это от тебя. Тебе легче, солнышко моё? Не бойся, я их не подпущу к тебе опять привязаться. Оставляй всё здесь, на этом берегу. Теперь давай руки, вставай, — и они вдвоём встали с диванчика, Люсинда с неподдельным интересом наблюдала за ними. — Давай я помогу тебе сесть в лодку. Присаживайся. Вот так, осторожно, — и они опять сели. — Тебе удобно?

— Да, спасибо большое.

— Вот тебе подушечка, — она подтолкнула ему подушку под локоть, а сама выбрала среди них одну маленькую, круглую, более или менее напоминающую мячик, и, надеясь, что сэр Гарольд не станет сердиться, кинула её Люсинде, и та заинтересовалась «игрушкой». — Вон сова нас сопровождает. Помашем ей ручкой! — Мэрбл взяла руку молодого человека и помахала ею, Адриан улыбнулся. — Вот умница! Поплыли к тому берегу. Плывём, плывём… Радость моя, мой братик, все плохое осталось там, на другом берегу, а если весь этот ужас захочет устремиться за тобой, он утонет в стремительном течении этой широкой реки. Верь мне, наше солнышко, — девушка невольно погладила юношу по запястьям, на которых когда-то были кандалы, о чём сама не подозревала, — так оно и будет. Все, теперь ты свободен. Этого больше нет, и никогда не вернётся в твою жизнь. А вот мы и причалили! Так… Давай я выйду и помогу тебе… — Мэрбл чуть отсела от него, потом взяла его обе руки для предания достоверности. — Иди сюда, — и ему пришлось подсесть к ней, и так создалась иллюзия, что он действительно вышел из лодки, девушка обняла его, «встретив на том берегу». — Вот и всё! Все в прошлом… Теперь ты свободен, и можешь делать, что хочешь. Больше ничего это не будет. Впереди у тебя много хорошего, — она выпустила его из своих объятий, — теперь мы в новом мире, куда кошмару из прошлого нет доступа. Он в воде захлебнулся. Поверь мне, — она поцеловала его в щеку, — Я собственными глазами видела! Лапочка моя, открывай глаза… — и в тот момент, как Адриан это сделал, ему на колени запрыгнула собачка. — Люсинда!

Юноша засмеялся.

— Вот кто меня ещё встречает на новом берегу!

— Тяв! — сказала собачка.

— Спасибо тебе большое, Мэрбл! Это было так чудесно и необычно…! И мне действительно стало легче.

— Не за что, братик! Я же тебя очень люблю.

— И я тебя.

И они снова начали обсуждать свою «неученность», рассказывая друг другу, что ещё не умеют делать, смеясь сами над собой, будто бы соревнуясь в историях о деградации. А Люсинда лежала между ними, расплывшись от удовольствия — когда тебя буду ещё гладить в четыре руки?

Пока Мэрбл и Адриан «путешествовали», Гарольд был в суде. Заседание давно окончилось, а они сидели в кабинете судьи вместе с Августином и Ингваром.

— Человек, который знал, что мать травила его отца, и промолчал об этом; человек, который незаконно лишил свободы другого человека и держал его в рабских условиях с раннего детства; человек, который подверг другого человека бесчеловечным пыткам, издевательствам, унижениям и насилию, и этот «другой человек» — его родной сын… Что такой преступник должен получить? Я думаю, достоин только под контролем отправиться в ад. Смертная казнь, — высказался прокурор.

В душе у Гарольда похолодело, он застыл, не в силах пошевельнуться. Нет-нет, только не это… Он совсем ни этого хотел! Он хотел упечь обидчика внука в тюрьму! Нет… Нет!

Когда спросил судья, что он скажет, Его Сиятельство даже невольно вздрогнул, словно вернувшись в реальность.

— Мне очень жаль, что так получилось, — медленно проговорил отец преступника. — Обвиняемый — мой родной сын, и никто не знал, что этим всё закончится. Но Адриан будет в шоке от такого поворота. Я боюсь за него. и… Нет… может быть, пожизненное…? Хотя…хотя кто я, чтобы…?

Ингвар и Августин задумались. Оба они прониклись большой симпатией к несчастному юноше. Даже, может быть, полюбили, как сына, как племянника, как друга. Оба они сами являлись отцами, и их сердца содрогались от ужаса и жалости, когда видели фотографии шрамов, а когда видели виновника и мучителя, их руки будто б сами собой сжимались в кулаки. Оба были не прочь самолично «пристукнуть» злодея за содеянное. Но Адриан… Вряд ли бедняга хотел бы, чтобы казнили его отца. Юноша будет чувствовать себя виноватым, ведь невольно стал причиной суда.

Ингвар, признался, что у него руки чешутся, чтобы преступника за такое самолично пристрелить! Только жалость к сэру Адриану и останавливает, а то бы давным-давно отлупил бы так, что мало не показалось бы!

Августин поддержал коллегу и заметил, что Джеральда даже адвокаты не хотели защищать! Судья предложил заменить смертную казнь пожизненным заключением. Оставалось надеяться, все проголосуют «за» и не будут требовать отправить мерзавца на эшафот… Это может убить Его Светлость Адриана.