И, перехватив недоверчивый взгляд командующего, закончил с нажимом:

— Потом спасибо скажешь!

Невдомёк ему было, что в этот момент Александр Васильевич думает совсем не об агитбригадчике. Точнее, о нем, но опосредованно.

Ещё бывшая супруга в бытность свою невестой восторгалась способностью Годунова оригинально, как она выражалась, мыслить. Когда вместо кино или танцплощадки он вел её в компанию непризнанных — как сейчас, так и, совершенно очевидно, в дальнейшем — талантов с кое-как настроенными гитарами и странными песнями. Потом, году на третьем-четвёртом семейной жизни, стала говорить иное: дескать, был бы он, капитан-лейтенант Годунов, жутким занудой и скучным службистом, кабы не приключающиеся время от времени ребяческие выходки. Ну а под занавес раздражалась: «На тебя как будто бы девятый вал накатывает — и несёт, и утопит когда-нибудь, вот увидишь!» — «Как же я увижу, если утону?» — вяло отбрехивался Годунов, достаточно постаревший, чтобы не бороться с женской логикой. Тем более что Лариска была отчасти права: да, случается, накатывает.

Вот и сейчас накатило — и понесла.

— Послушайте-ка, товарищ Горохов, а у вас пластинки с классической музыкой есть?

— Что именно вас интересует, товарищ старший майор? — несколько церемонно поинтересовался тот. — У меня неплохая домашняя подборочка.

Александр Васильевич исподволь глянул на Игнатова — хороший человек секретарь, но въедливы-ы-ый! — и вместо ответа задал следующий вопрос:

— Дома — это далеко?

— На Карла Либкнехта.

Годунов поморщился: название-то знакомое, но наверняка ещё по детским воспоминаниям. Вот улица Розы Люксембург точно была и есть в его родной, так неожиданно покинутой реальности, а…

— По дороге завернем, — осторожно ответил он.

Как ни странно, вышло действительно по дороге: имя Либкнехта носила Васильевская, соседствующая с Комсомольской, по которой двигала колонна. И надежда Годунова найти пластинку с чем-нибудь симфоническим и грозным оправдалась в такой степени, на какую он и рассчитывать не смел.

Но все это произошло получасом позднее. А перед тем ему предстояло ещё одно знакомство и опять-таки по инициативе неугомонного Игнатова.

Встречам с теми, кого он знал только по книгам, Годунов удивляться уже перестал. Меньше суток прошло, а вот перестал — и всё тут. Ведь не удивлялся же он, в самом-то деле, когда пересекался по службе с бывшим сокурсником? Если люди бродят одними тропками, идут похожим курсом, нет ничего странного, что когда-нибудь да и встретятся.

Хотя встреча с этим вот младшим лейтенантом, в отличие от знакомства с Гороховым, крепко впечатлила.

Начать с того, что он, Годунов, едва не попалился на «школе пожарных». Все ж таки, как ни крути, «опыт работы попаданцем — один день» — это чертовски мало. Когда Игнатов подвел к нему светлоглазого молодого мужчину лет тридцати и представил: «Товарищ Мартынов, оперативный работник и вообще надёжный человек… ну и в школе пожарных поработал, знамо дело», — Александр Васильевич решил было, что ослышался. Хорошо хоть, переспрашивать не стал.

Потому что буквально в следующее мгновение сообразил: а ведь работают они, работают, описанные в книгах законы попаданства!

Некоторые — уж наверняка. Сам, помнится, посмеивался: ну никакой фантазии нет у современных писателей! Как ни возьмутся рассказывать, с чего это вдруг герой весь из себя информированный, да именно в тех вопросах, какие подсовывает ему жизнь после попаданства, так непременно выясняется, что одну-другую книжку буквально вчера на досуге читал.

Эх, верно народ подметил: хорошо смеется тот, кто смеется последним! Уходя в крайний (или тут как всё ж таки придётся сказать: в последний?) раз в школу, Годунов оставил на кухонном столе книгу «дедушки русского спецназа» Ильи Старинова «Записки диверсанта», которую читал за завтраком. Остановился аккурат на главе об этих самых «пожарных», которые на самом деле партизаны, — и вот те раз!

Вообще-то, командированный в Орёл старший майор такие вещи знать просто обязан, так что — более чем кстати.

И Александр Васильевич не преминул нахально продемонстрировать информированность:

— А товарищ Родольфо, случаем, не в Орле обретается?

Поймал на себе два недоуменных взгляда. Да, выходка, конечно, ребяческая — туману нагнать и показаться более сведущим, чем ты есть на самом деле. Однако ж не бессмысленная — впечатление-то произвел. Тем более — риск нулевой… в сравнении с прочими рисками. Как раз в этих числах Старинов должен быть отозван из Орла, но вдруг?.. Хотя это «вдруг» не ахти какое дружественное может оказаться: диверсант номер один напрямую Ставке подчиняется, мигом выяснит…

— В Орле сейчас Старинов, нет? — более понятно переспросил Годунов.

Вчера уехал, — ответил партсекретарь. — Товарищ Мартынов вот остался, да ещё трое сведущих товарищей. Одного я, уж не обессудь, с собой возьму, остальные — с тобой. А товарищ Мартынов при тебе навроде ординарца будет, не возражаешь? Вот и правильно, — Игнатов широко улыбнулся.

«Адъютант моего превосходительства», — Александр Васильевич едва заметно усмехнулся. Но озвучивать эту мысль не стал, дабы снова не спровоцировать партсекретаря.

— Потом ещё спасибо скажешь, что я тебе такого помощника, как Матвей Матвеич, сыскал, — заключил Игнатов.

И когда он назвал мамлея по имени-отчеству, до Годунова резко дошло: так это ж будущий писатель-документалист! Мало ли Мартыновых в средней полосе России? Но чтобы именно Матвей Матвеич… Нет, точно, волею судьбы и партсекретаря ему в спутники назначен лучший из исследователей истории орловского подполья, чьими книгами Санька Годунов зачитывался в юности. Писатели тогда представлялись ему великими мудрецами, чуть ли не небожителями.