Шрифт:
Она прячет сверток в тайник, тот, в котором хранит свои нехитрые украшения, деньги, вырученные за танец, и рыболовные крючки. Мама сказала ей не возвращаться, но разве она оставит её одну? 1516ea3
И она мчится обратно, не разбирая дороги, не смотря под ноги, не замечая грязных луж и пятен помоев...
Их дом уже горит. Огонь лижет небо дымным языком, трещит и шипит дерево, люди стоят вдалеке, но никто не пытается его тушить.
Она видит храмовников в белых плащах, в сапогах со шпорами, кольчугах и перчатках с крагами, на каждой из которых голова сокола. Бутыли с огнем, и мать в крови, связанную, лежащую прямо в пыли у их ног.
Он подошел сзади, она не слышала, завороженная танцующим пламенем...
— Вот ты где, маленькая тварь! Зуар! Держи её!
Ей заломили руки за спину и связали, хоть она и пыталась отбиваться, но куда ей против двух рыцарей!
— Крэд? Вот твоя птаха, поймалась! Куда её теперь, в Ирдион?
— Нет, сначала в Обитель Тары. Пусть подержат её там несколько дней. И глаз с неё не спускать. Скажи, пусть запрут в подвале каком-нибудь. Я вернусь за ней, как всё уляжется.
Глава 18. День странных открытий
— Расскажите о Зафарине, найрэ, я так люблю слушать истории о далеких местах, где никогда не бывал! Поверьте, в моем лице вы найдете благодарного и очень внимательного слушателя.
Его звали мэтр Альд. Он сел рядом с Кэтрионой, и его лицо в морщинах, потертый коричневый камзол без одной пуговицы, и его интерес к ней, такой искренний и неподдельный, внушали уважение.
Он подошел к ней на завтраке, расшаркавшись церемонно и представившись по всем правилам королевского двора, и Кэтрионе стало не по себе.
Ведь она ничего, совсем ничего не знает о Зафарине! Она вообще никогда там не была! Что ей сказать?
Этим утром за столом собрались Туры, она и Рикард, от Ибексов пришел мэтр Альд и Ирта — бородатый и мрачный глава клана с длинными волосами, собранными в хвост кожаным шнурком. Сегодня он был за хозяина, сказав, что эфе Эйгер появится позже.
Ирта и Нэйдар сидели наискось и иногда перебрасывались ничего не значащими репликами о погоде и дороге, а в остальном молча ели, глядя в свои тарелки. Вокруг стола суетилась служанка — круглолицая, в большом белом чепце, она подливала вино, переставляла блюда и улыбалась, видно было, что ей нравились Туры.
И было бы хорошо, если бы Кэтриона не оказалась за этим столом центральным событием, но... она оказалась.
— Ну... что сказать о Зафарине? — произнесла она, улыбнувшись мэтру Альду теплой улыбкой.
И перехватила насмешливый взгляд Рикарда.
Подлец! Насмехается над ней! Знает, что ей нечего сказать.
— Что можно сказать о городе, в котором прожил всю жизнь? — улыбнулась она снова и пожала плечами. — Он... красив.
Но мэтр Альд сдаваться не собирался. Он задавал вопросы о кухне, об архитектуре, о звездах, которые видны ночью, о деревьях и нравах, об обычаях, природе и ещё таком количестве ничего не значащих вещей, которые она бы и придумать не смогла.
Рикард наблюдал эту сцену, сидя напротив неё, и откровенно наслаждался тем, как Кэтриона пытается отвечать так, чтобы не вызвать подозрений.
В этот момент она готова была его убить. А когда мэтр Альд спросил, какие же созвездия видны с Желтой башни зафаринского университета, Кэтриона хотела просто провалиться сквозь пол. Она решила сказать, что не слишком сильна в звездах, но Рикард внезапно ответил за неё:
— Саламандра, Свеча и Парус, мэтр, а перед рассветом видна Лучница, и летом её остриё указывает на север. Найрэ Кэтриона привыкла к красоте, что окружает её дома, — он скользнул взглядом по её лицу, — потому что сама подобна той Лучнице, что смотрит только вперед и вверх, не замечая того, что лежит у её ног. Но Зафарин и правда чудесный город, он как драгоценный топаз, лежащий посреди бескрайней Великой степи. И она ведь не зря зовется Великой. Она такая же бескрайняя, как и раскинувшееся над ней небо. Круглый год она расцвечена всеми оттенками красного. Весной, когда с юга летят первые птицы, нет ничего волшебней, чем Великая степь — она полна цветущих ширяшей, огненных свечей, от которых вся она пылает, и маков, и белых песчаных лилий. А потом зацветает розовый ковыль и он, словно море рассвета, разливается до горизонта и волнуется от дыхания ветра. А летом, когда дует чирокко — южный ветер, зарождающийся в сердце Ашумана, неся в себе тучи красного песка, он проходит через море, насыщаясь водой и, дойдя до Великой степи, выпадает дождем. И тогда кажется, само небо плачет кровавыми слезами. В Зафарине много красивых вещей, мэтр, но о многих из них невозможно рассказать — нужно хотя бы один раз это увидеть...
— О! Боги! Если бы я только мог там побывать! — воскликнул мэтр Альд. — Но говорите, говорите дальше, прошу вас, это так интересно! И так поэтично!
А Кэтриона не сводила с Рикарда глаз. То, как он говорил всё это...
Почему она раньше не замечала, какой красивый у него голос? Вернее замечала, но сейчас, услышала его совсем по-новому. Он завораживающий и страстный...
Рикард говорил, а её взгляд скользил по его лицу, плечам, шее и рукам... и никак не мог оторваться. Она смотрела на то, как он хмурил лоб, вспоминая что-нибудь, как складка задумчивости ложилась меж бровей, как улыбался одними кончиками губ, как проводил ладонью над столом, обозначая направления или расстояния, на его запястья, ладони и пальцы, на то, как он пожимал плечами, сомневаясь в чем-то...