Но речь шла не только о возможностях профессионального роста и повышения благосостояния. Пристлиевские Иван и Наташа «выросли свободными от давления коммерческих интересов, которые слишком часто ведут к вульгаризации жизни и упрощению ума. (Сексуальный мотив там не имеет всеобъемлющего влияния, как в других странах.) Они любят футбол, волейбол и другие ярмарочные развлечения на свежем воздухе; но они очень хотят учиться, читать и спорить, наслаждаться театром и музыкой». Они – обычные люди с обычными стремлениями, но в чем-то им лучше живется, чем людям в Англии.

Эта серия статей – и многие им подобные, появившиеся сразу после войны – звучали сладкой музыкой для ушей советских официальных лиц, особенно вслед за суровой правдой военных лет. Пристли не просто не заметил, или коснулся вскользь большинства из того, что было плохого в советской жизни; он выискал много такого, чем можно было по-настоящему восхищаться. Он бессознательно оборачивал минусы западной жизни в плюсы советской, но это не делало гарантию занятости, свободу от коммерческого давления и уважение к высокой культуре менее ценными. О добром старом Советском Союзе было что сказать хорошего, и в блеске общей победы возможно для человека с интеллектом уровня Пристли поверить, что плюсы, по крайней мере, уравновешивают минусы, и посчитать, что дядя Джо оставался по эту сторону разделяющей добро и зло черты, за которой находились, безусловно, нацисты. Все хотели видеть в России блудного члена семьи, которого война против общего врага заставила вернуться в общий строй, и с которым теперь предстояло строить здание общего будущего.

К несчастью это взаимное тяготение, ощутимое в народах обеих стран, желание лучше понять друг друга, стремление к меньшей подозрительности и большей дружбе не находило должного понимания в кругах властей предержащих. И хотя еще не проявились отчетливо признаки того, что полный разрыв отношений неизбежен, но к сентябрю 1945 года Альянс военного времени уже испытывал внутреннее напряжение и то, как будут решаться некоторые вопросы в ближайшую пару месяцев, должно было показать, насколько худыми этим отношениям в конечном итоге предстояло стать. Каждой стране из Большой тройки – США, Британия и Советский Союз – было на что рассчитывать, и было, что терять.

Три важных переговорных процесса шли в то время, два между правительствами и один между фракциями в американском правительстве. Первый, в который были вовлечены только США и Англия, имел своей темой мировую экономику в целом, и американскую цену за спасение британской экономики в частности. Британия хотя и была одной из держав-победительниц, но достижение победы практически обанкротило страну. Поставки по «Ленд-Лизу» были внезапно прекращены в августе, а еще через несколько недель лорды Галифакс и Кейнс прибыли в Вашингтон с целью обеспечить огромный заем, необходимый Британии для того, чтобы экономика королевства ощутила под ногами твердую почву.

Практически в то же время министры иностранных дел Большой тройки собрались в Лондоне, чтобы продолжить дискуссии по большому пакету послевоенных вопросов. В Англии ощущалось стремление к сближению с Америкой, которой не нравилось, как вели себя Советы в оккупированной Восточной Европе. Советская сторона вежливо указывала, что их поведение, скажем, в Венгрии, мало чем отличалось от того, как американцы вели себя в Италии или Японии; несмотря на наличие разногласий, духа конфронтации еще не ощущалось. Когда конференция закончилась в начале октября (предустановленная предельная дата), то стороны испытывали скорее сожаление, чем раздражение или недовольство. Казалось, переговорная площадка покинута лишь на время, особенно, если третий переговорный процесс приведет к улаживанию разногласий.

Темой обсуждения в Вашингтоне являлась атомная бомба; это оружие было спроектировано и создано международной командой ученых под англо-американским руководством, и в основном на американские деньги. Вопрос заключался в том, надо или нет делиться последними секретами – большинство их уже стало достоянием науки – с остальным человечеством. Полвека спустя идея простодушной передачи сталинскому Советскому Союзу научных и промышленных знаний, необходимых для создания атомной бомбы, звучит невероятно, но тогда она дикой не казалась, и 11 сентября военный секретарь США Стимсон, который вскоре уйдет в отставку, послал памятную записку президенту Трумэну с рекомендацией поступить именно так. Его аргументация была проста. Советский Союз так или иначе, но создаст атомную бомбу в обозримом будущем, так зачем рисковать ухудшением отношений, отказавшись поделиться секретами сейчас? Если две силы доверяли друг другу, то можно поставить применение бомбы вне закона и направить свои усилия на использование атомной энергии в мирных целях.

Советские могли не знать о записке Стимсона, но выраженное в ней мнение четко прослеживалось в «мейнстрим»-высказываниях американской и английской прессы. В редакционной статье Times от 9 октября предлагалось доверить ООН все секреты атомной бомбы; через пять дней Ассоциация ученых Лос-Аламоса выступила с заявлением, что секретность в этом вопросе приведет к «непрекращающейся войне, гораздо более жестокой, чем только что закончившаяся». Ученые не только высказались в пользу международного контроля, но и рекомендовали ввести «запрет на секретность в национальных и интернациональных отношениях» при условии свободного доступа во «все лаборатории, как военные, так и промышленные».

У американцев появился шанс протестировать, насколько высок может быть уровень доверия в отношениях с СССР, но Трумэн и думать об этом не хотел. К концу месяца он выступил с программной речью, выдержанной в агрессивном ключе, в которой определил двенадцать главных линий американской внешней политики, одну из которых – требование глубокого сотрудничества между странами – русским невозможно было принять без полного демонтажа своей социо-экономической системы. По вопросу об атомном оружии американский президент сообщил о близящихся обсуждениях темы с Англией и Канадой, но подчеркнул, что «эти дискуссии не будут затрагивать процессы создания и производства атомной бомбы». В американском владении этим оружием «нет угрозы другим нациям».