От В. Ф. Одоевского и Д. В. Веневитинова зачинается традиция литературно-философского синтеза, в которой содержится наиболее сокровенное зерно отечественной духовной культуры. Действительно, самые значительные культурные достижения России мирового уровня находятся в этом пространстве. При этом, вопросы жанрового, семантического, стилистического и прочих различий между литературой и философией не снимаются. Здесь, как и во всяком большом вопросе, наличествуют крайности. С одной стороны, существует стремление свести всю философию к литературе, по сути дела нивелировав и ту и другую, с другой обратная тенденция – развести их на бесконечность, опустошив, тем самым русскую философию, определив ей навечно роль подражательности и вторичности по сравнению с западной философией.

Мы полагаем, что русская философия действительно самобытна, и что ее самобытность конкурентоспособна с высшими достижениями мировой философской мысли. Чтобы это понять, необходимо вновь и вновь прояснять взаимоотношения литературы и философии, в которых и заключено искомое своеобразие. Говорить о философском содержании литературного произведения мало для того, чтобы художественный текст рассматривать в качестве философского. Необходимо уловить некую философскую субстанцию, которая присутствует в литературном тексте, делая его по преимуществу философским. Такой субстанцией мы предлагаем считать «бытийный текст», который обладает теми метриками, которые, сохраняя художественность текста, раскрывают его уникальный философский характер.

Понятие «бытийный текст» возникает в результате классификации литературных текстов на два вида в зависимости от типа сюжета. Следует оговориться, что наличие сюжета является одной из главных базовых и фундаментальных характеристик художественного текста. В этом смысле некорректно говорить о бессюжетности художественной литературы. Если нет сюжета, тогда нет и художественного текста, а есть литературоподобная эссеистика, публицистика и т. д. При этом сюжет быть двух различных видов: событийным и бытийным.

Событийный сюжет – это наиболее распространенная форма художественного произведения с такими его атрибутами как завязка, саспенс, развязка (счастливая или трагическая). Это и есть фабула, и большинство художественных текстов строится по этому типу. Здесь главное – событие, которое происходит с героем (героями). Это есть история, рассказанная автором. Обязательными элементами такого произведения является раскрытие характера героя (героев) и описание его (их) внешности в совокупности с описанием окружающей действительности, в которой они находятся. В таком произведении могут присутствовать философские отступления или в виде размышлений автора (героя) или в виде диалогов. Но все подчинено единому замыслу, суть которого в событийном сюжете.

События жестко связаны со временем. Как говорит Л. Липавский: «В действительности мы никогда не встречаемся со временем, начисто лишенным событий» [6; 67]. Даже в глубоком подземелье узника, говорит философ, где нет ни света, ни звука событийность присутствует как знание, воображение, как процессы в теле узника. Лишь бы текло время. Если есть время, то есть и событийность. Время – это последовательность событий, а события – это последовательность времени. Время – способ существования событий, и наоборот. Таким образом, формируется следующая связь: событийность – временность – историчность. Именно эта связь образует структурную канву, семантическую нишу классического художественного текста, основанного на событийном сюжете. Всегда событие разворачивается во времени, что и образует суть истории, представленной в форме рассказа повести или романа.

Кроме этого, чистый писатель озабочен языком, то есть планом выражения своего произведения. Это озабоченность настолько сильна, что она может затмевать сюжет, который отодвигается на второй план по сравнению с языком. Очень хорошо выразил эту писательскую максиму Юрий Нагибин в «Дневнике»: «Суть не в том, что писать, а в том, как писать. Можно врать в сюжете – это не очень опасно, можно врать в идее – не беда; губительно врать в выражении своего чувствования мира. …Служить можно любой идее, все они сомнительны, но служить своим оружием, своим средствами» [7; 101]. Но в любом случае – это язык, который все равно обслуживает сюжет, это язык сюжета. Именно поэтому сюжет может быть любым – совершенно надуманным или безыдейным, но главное, чтобы он был. Будет сюжет – найдутся и «свои средства», то есть свой язык.

Наличие событийного сюжета в тексте является наиболее серьезным аргументом против того, чтобы считать литературу философией. В философии не может быть событийного сюжета. Это аксиома. В философском тексте, конечно, нет никаких персонажей с теми или иными характеристиками, со своим внутренним миром и индивидуальной судьбой. Со своей и только своей историей. Философия раскрывает универсальное всечеловеческое, выявляя бытийную сущность той или иной конкретной человеческой ситуации. Тем философия и сильна, что за множеством эмпирических мелочей она способна прозревать в фундаментальные вещи. Сюжетную литературу интересуют как раз мелочи.

В конечном счете, литература основана на событийном сюжете как временном феномене, в то время как философия устремлена во вневременное. С точки зрения философии жизнь бессюжетна, но не бессымсленна. Для литературы смысл жизни безразличен; писателя волнуют другие, прежде всего, эстетические заботы. Литература конструирует сюжет, который есть искусственный смысл; философия ищет живой смысл. Сюжет литературы не равен смыслу философии. Возможно ли воплотить философский поиск живого смысла в литературном произведении, суть которого искусственность, надуманность, лживость?