Дима сидел в своей комнате и писал очередной тест. Анна Петровна, сама того не подозревая, создала парню идеальный способ самопознания. Тесты срабатывали, как сигнал для высвобождения данных, хитрый браслет помогал бывшему арашскому беспризорнику перезаписывать эти знания на “новый носитель”. Димка так поднаторел пользоваться заимствованными знаниями, что время прохождения тестов заметно улучшилось, это мне его репетитор сказал. Естественно, я передала похвалу сыну.

— Знаешь, мама, я всегда хотел уметь читать. Думал научусь читать-считать и стану важным человеком. Я потому тогда в деревенскую школу и пошёл, а когда выперли, учебник ухватил. Я воровать не планировал наверно, сейчас уже не помню. Наверно надеялся, что дед Ульх или Диего мне помогут. Они вроде воспитателей в приюте были. — Димка немного помолчал, видимо вспоминая.

— Эти люди, они хорошие? — Почему я никогда не расспрашивала Диму о приюте? А ведь с этими людьми сейчас приходится как-то уживаться Лизе. Что греха таить, я о ней беспокоилась, но старалась не потревожить хрупкий покой Ирины.

— Ага, отличные. Дед бесплатно работает, только за кормёжку, а Диего, на нём и на его жене весь дом держится, добрые. А управляющая была противная, просто крыса.

Димка нахмурился вспоминая. Чтобы его отвлечь, спросила:

— А сейчас? Тебе ещё не разонравилось учиться?

— Мам! Это так здорово! Я даже не подозревал, что в мире столько всего интересного! Мне так нравится! Только история не очень, чужая она. Но с браслетом ничего, запоминаю, — и развёл руками, мол, понимаю, что придётся и не ропщу.

Браслеты-запоминалки подводили своих хозяев только в одном — кожа под латунными пластинами зеленела. Дима относился к проблеме философски и браслета не снимал даже на ночь, а в оправдание говорил, вдруг сон интересный не запомнит.

— Ну подумаешь, что зелёная, все мы немножко Шреки. Похожу зелёненьким в некоторых местах.

Мы с Ириной себе такого позволить не могли, лето ведь, а я уже оценила возможности лёгкой одежды. Переделывать удачные артефакты смысла не имело. Точнее, смысл был, не было уверенности, что я смогу повторить этот несомненный успех. Общий механизм “срабатывания магии” был понятен. Теоретически. Тут нужен какой-то особенный настрой, состояние, которое мой чуткий мальчик назвал “вынимает душу”. Если подумать, то это именно так и случалось, всё три наши запоминалки были сделаны на необыкновенном душевном подъёме. Оберег-благопожелание для беременной Леры тоже делался на остром желании помочь и подпитывалось верой Геры, которого ну никак, никак нельзя было подвести.

Этому совершенно постороннему человеку я обязана тем, что в жизни появились какие-то перспективы. Если бы не он, с его идиотской, по местным меркам, просьбой, если бы не он, рискнувший показаться смешным, сидела бы я сейчас и, как говорит Ирина, “тупила в планшет”. А вместо этого я собираюсь провести несколько часов в обществе милых моему сердцу штихелей.

Фрол позвонил рано утром и слёзно умолял подменить его в мастерской на полденёчка, ему надо с железом повозиться. Друзья собираются “в поле”, просят оружие поправить. Отпустите, дескать, меня, добрая барыня и просите что угодно.

— Сголасна. А попрошу совета, Фрол. Как сделать так, чтобы латунный браслет не зеленил кожу?

— Да легко! Привозите вашу латуньку, всё сделаем. И парня приводите. Если не откажется, в кузню его возьму, — ещё бы Дима отказался, — одежду только дайте ему с собой переодеться, чистым его вернуть вам я не обещаю. — В голосе Фрола рокотала усмешка.

При известии, что мы едем в “Златокузню” Димка запрыгал игривым козлёнком. Иногда эти переходы от степенной выдержанности до неумной детскости меня пугали и я начинала задумываться над тем, что у моего мальчика не так безоблачно на душе, как нам с Ириной хотелось бы. Привыкание к новым условиям вроде бы давалось Шону если не легко, то легче, чем мне. Но, возможно, так только казалось.

Это моя жизнь на родине была по-своему уравновешенной и, однозначно, комфортной. У Шона же не было ничего. Кроме жизни. Условия, унаследованные им от реального Димы Соколова, не могли даже пригрезиться ни одному отказнику ни при каких условиях. Переход от состояния вечно голодного несчастного сироты к нынешней благополучной устроенности был слишком резким. В сознании беспризорника Шона благополучный и богатый тождественны. Вот он и подражал сдержанному поведению детей из обеспеченных, за которыми ему наверняка случалось наблюдать в пору скитаний. Но иногда, когда он, увлёкшись, забывался, было заметно, что он ещё “недовзрослел” до своих двенадцати. Отставание психологического возраста, как сказала Ирина.

Ювелирная мастерская встретила нас странным гулом и необычными, не очень приятными запахами.

Фрол, наскоро поздоровавшись, потребовал наши латунные браслеты и немедленно вручил Диме резиновые перчатки да ветошку, смоченную в чем-то резко пахнущем.

— Протирай тщательно, — наставлял он ребёнка, подавая пример, — обезжиривание, это очень важно.

Ни я, ни тем более Дима не понимали, что задумал этот товарищ, но вид у него был загадочный и довольный.