Рэн вступил бы в пламя, если б это даровало ему смерть. Но он не мог оставить свою дочь. Не мог позволить ей умереть.

Он не проронил ни слова. Роларэн был готов умолять — лишь бы Шэрра согласилась, — но слова растворились в этом кошмарном пламени.

— Я не могу, — прохрипел он, чувствуя, как тяжело звуки срывались с языка, сплетаясь в какие-то старые, незнакомые ему слова. — Я не могу позволить своей дочери погибнуть.

Шэрра содрогнулась, когда он обнял её колени, уткнулся носом в изорванные одежды, вдыхая запах дыма, её крови, пережитой боли. Он не слышал ни воплей Тварей Туманных там, за гранью, в огне, не слышал тихого урчания той малышки, которую принёс с собой.

Камень — вот чем сейчас была Шэрра, вот во что она превратилась, замерла, будто бы то изваяние, и не могла даже сдвинуться с места. Она не была мертва, нет, и Рэн чувствовал, как в ней билось сильное, но такое уставшее сердце.

— Я не могу к тебе прикоснуться, — прошептала она. — Потому что мои руки теперь яд хуже, чем твоя палица.

Роларэн ничего не сказал. Боль не имела значения — она не сравнилась бы с тем, что билось в его теле, пытаясь вырваться на свободу после смерти Каены. Не сравнилась бы с попытками этой безмерной любви к убитой им дочери вдохнуть свежий воздух и отравить его этим.

Шэрра осторожно провела ладонью по его тёмным волосам. Боль от её яда не пришла — не было ожогов и крови. Она тихо гладила мужчину по голове — словно пыталась убедить себя в том, что не причинит никому вреда.

— Это не только твоя дочь, — выдохнула она. — А и моя тоже. Даже если ты тогда меня не дождался.

Её слезинка обожгла хуже, чем весь яд — яд женщины, у которой не было своего дерева. Шэрра, казалось, была такой хрупкой, будто бы хрусталь — но всё равно не рассыпалась на крошки.

Она сильнее, чем ему казалось. Сильнее настолько, что всё ещё сидела здесь, всё ещё не оттолкнула его от себя, не позволила себе отступить.

— Я обещала тебе вернуть долг.

Роларэн вскинул голову, глядя ей в глаза. Такие карие, такие ясные — будто бы и не было фальшивки, поддельной супруги, которую он полагал, будто бы любил.

— Это не долг, Шэрра, — прошептал он. — Наш ребёнок не может быть просто долгом. Ты ведь понимаешь это.

— Понимаю, — согласно кивнула она, всё ещё не в силах говорить громче, чем шелест листвы. — Она уже однажды была долгом.

Могила под нею превратилась просто в каменную плиту. Роларэн знал, что теперь там не было никаких имён.

— Встань, — пошептала Шэрра. — Ты не должен стоять передо мною на коленях. Ты мог сказать мне о том, что это она. Я поняла бы.

— Нет.

— Ты прав, — послушно кивнула. — Тогда — нет. Но сейчас я понимаю.

Он сел рядом с нею. Шрамов становилось меньше — Шэрра, казалось, возвращала себе былую красоту и юность.

Она содрогнулась, когда мужчина обнял её за плечи, поворачивая к себе, но не стала вырваться.

— Каена, — казалось, она не находилась рядом, напротив, была где-то далеко-далеко, в таком отдалении, что и не дотянуться — не прикоснуться к плечу, не провести пальцами по щеке… — Как любовь к отцу могла превратиться в любовь к мужчине?

Роларэну нечего было ответить. Шэрра посмотрела, напротив, на свои ладони, словно пыталась отыскать в них что-то новое.

— Я сожгла эльфа, — прошептала она. — Своими руками, будто бы ты — палицей. Как будто яд — во мне.

— В тебе душа.

Девушка не стала спорить. Её тонкие, изрезанные, избитые палицами пальцы скользили по его коже — словно Шэрра проверяла, сможет он на самом деле выдержать эти приливы боли или, может быть, не чувствует их и вовсе. Мужчина за это время ни на миг не отпрянул от неё, позволяя прикосновениям обжигать его кожу.

— Это пройдёт, — наконец-то ответил он. — Уже совсем скоро ты научишься контролировать собственные руки.

— И как я такими руками буду держать ребёнка?

Она смотрела ему в глаза, словно пыталась выпить всю без исключения зелень. Поцеловала в губы, самовольно, не дождавшись ни его порыва, ни какого-нибудь невидимого разрешения, просто прижалась к мужчине, будто бы надеялась на то, что сию секунду выпьет его — и будет дышать невообразимой силой, пылающей в нём, будто бы…

Шэрра не думала о последствиях. Она чувствовала, как прижималась, как раздирала лапами плащ Тварь Туманная, словно пыталась добраться до Рэновой крови, но сама — словно не ощущала ничего из этого, не чувствовала прикосновений ядовитых клыков маленького зверька.

…Кулон с тихим звоном выпал из его разгрызенного кармана, но он будто бы и не услышал этот странный металлический звук. Тот растворился в пустоте неузнанным — просто взял и пропал, будто так и должно быть, и Роларэн не содрогнулся, ничего не заметил — казалось, ничего и вовсе не было.