Хотелось отпрянуть и сказать, что любви между ними никогда не будет. Но Роларэн ненавидел ложь.

Он знал, что уже её любит. Даже если попытается это отрицать — любит слишком сильно для того, чтобы это было хотя бы на миг неправдой.

Она пыталась задохнуться возмущением — но вместо него тоже приходило что-то другое. Что-то удивительное и страшное, что-то неведомое, такое далёкое, к чему она никогда в жизни не имела шанса даже притронуться.

Весь этот мир потерял свой смысл вокруг них.

И когда она отпрянула от него, вокруг пылал весь Златой Лес. Пламя скользило к небесам, словно пыталось сжечь и их, но до какой же степени ярко светились звёзды, как прекрасно сияла пустота там, вдалеке, как красиво луна отражала последний выдох их маленькой державы.

Рэн встал. Тварь Туманная уцепилась коготками в его плечо, не желая отпускать, но он лишь молча потянул Шэрру за собой.

Мужчина знал, что кулон он больше не найдёт. Каена была для него потеряна; и в тот же миг, ему казалось, что он сегодня впервые по-настоящему обрёл собственную дочь.

— Пойдём, — он сжал ладонь девушки. — Нам здесь не место. Златой Лес умирает. А нам умирать ещё рано.

— И ты не хочешь его погасить?

— Нет, — покачал головой Роларэн. — Он погубил мою дочь. Что ж — пусть уж я погублю его.

Шэрра промолчала. Она делала вид, будто бы не слышала ни единого вскрика там, вдалеке, будто бы ничего и в самом деле не существовало — ничего, кроме спокойствия и тишины, окутавшей их двоих.

— А Тварь?

— Пусть остаётся, — слова давались мужчине тяжело. Он в последний раз обернулся на пылающий дворец и тяжело вдохнул воздух. — Каена…

— Наша дочь, — Шэрра ответила совсем тихо. — Ещё может вернуться. Ведь ты не знаешь, что будет с ростком. Ты не знаешь, не приживётся ли он на этих землях.

Роларэн обернулся на могилу, с которой они только что поднялись.

Древу Каены было не место под человеческим небом. Единственное место, где она и вправду могла бы взрасти — это маленький островок спокойствия среди хаоса, там, куда ветвями своими дотягивается монолит его души.

— Пойдём, — он уже увереннее ступил вперёд, чувствуя, как маленькие коготки впиваются в плечо, а Шэрра крепче, обжигая пальцы, сжимает его руку. — Нам пора уходить.

Она кивнула.

Пламя за их спинами расширялось, распространялось громадными всполохами, дотягивалось до всего, до чего, казалось бы, не должно было и вовсе прикоснуться. Но они молчали, не проронили за всё это время ни единого слова — пока не вышли за пределы полуразрушенной границы. Пока не оставили у себя за спиной крики и пепелище, покрытое ядовитым Туманом.

Только Златое Дерево Роларэна всё ещё стояло, нетронутое, и окружало их ореолом свечения.

А рядом с ним, под сенью сильной магии, там, куда ещё доставали громадные ветви души последнего Вечного, сквозь могильный камень, вырываясь из кулона, пробился маленький серебристый росток.

И юное дерево пустило первые свои лепестки.

Год 158 Среблённого Леса

— Я — Вечный, — он полоснул ножом по руке, зло, раздражённо, будто бы пытался вылить с кровью всё раздражение, кипевшее внутри. — Вечный, который старше всего их Леса.

Винного цвета жидкость странным узором стекала по его руке в кипящий котелок. Она смешивалась там с серебром, бурлила и прекрасными цветами распускалась на поверхности. Казалось, здесь творилась привычная эльфийская магия, магия цветов и иллюзий, и только Роларэн и его собеседник знали — в том, что случится сегодня, не было ни единой примеси волшебства остроухих. Разве что только дар от Вечного, что укрепит металл — его материалы, его сила, но не его чары. Колдовать будет только человеческий маг, потому что материальное поддаётся им всегда много лучше, чем эльфам.

— Они тоже бессмертны, — человек спокойно пожал плечами. Кровь полилась в металл. Он оторвал взгляд от котла, в котором кипела сила эльфа, посмотрел на Вечного и только покачал головой. — Что же, Роларэн, заставило тебя обратиться за услугами к ничтожным представителям рода человеческого?

Мужчина усмехнулся. Зелёные глаза взблеснули; он долго смотрел на своего собеседника, опёрся руками о горячий котёл, но на его руках не осталось и полосы ожога.

— Будь ты ничтожным представителем рода человеческого, ты бы здесь не стоял, — отметил он, заглядывая в котёл. Жидкость, пузырившаяся в нём, казалось, могла разрушить всё, что угодно; даже саму ёмкость удерживала магия.

Человеческий маг склонил голову набок. Во взгляде его сверкали искринки интереса.

— И всё же, причины есть.

— У тебя ведь есть дети?

Мужчина кивнул. Этого хватило для того, чтобы он понял.

В Роларэне давно уже не кипела ярость. Они ушли из Златого Леса — потому что на его месте осталось одно лишь пепелище. Ушли в человеческий мир, не в саму Академию, разумеется, но туда, где их бы никто не тронул. Шэрра залечила раны, он убрал кошмарные шрамы с её лица, она — позорные полосы на его острых ушах. Тварь Туманная почти никогда не выходила на охоту; она стала Равенной, как и её предшественница, и была, равно как и та, первая, милой и ласковой. Разве что клыкастой, опасной и неискалеченной.