С этого же времени я стала часто видеть папу пьяным. Далее, с возрастом, я почти никогда не видела его трезвым. Он не валялся, не проявлял классического алкогольного психоза – типа лежать мордой в салате, или бубнить что-то невразумительное, или валяться в луже у дома. Нет, этого не было почти никогда. Но он всегда был «поддатым».

Я все это вспоминаю сейчас усиленно, подробно, чтобы понять, где и когда проявились признаки, что папа почувствовал: он заболел. И я думаю, что папа был болен уже в возрасте 32–33 лет.

Шли годы – болезнь развивалась. Приступы гнева учащались. Неадекватное поведение, шальные необдуманные решения, очень похожие на сверхценные идеи – это я с ужасом наблюдала уже в своем отроческом возрасте.

Я могу сейчас сделать условную периодизацию своего отношения к отцу в течение моей жизни:

1. Раннее детство. Страх. Интерес.

2. Отрочество. Страх. Непонимание.

3. Юность. Страх. Раздражение.

4. Ранняя молодость. Обида. Недоумение.

5. Средняя молодость. Жалость. Напряжение.

6. Зрелость. Жалость. Горе.

7. После смерти отца и сей день. Жалость. Вина.

К сожалению, все детство я путала понятия «уважение» и «страх». Я думала, что уважаю отца, но оказывается, я его просто боялась. Мать я не боялась никогда.

Я перестала бояться отца в 22 года, когда, как я не без основания сочла, он меня предал. Неужели и уважать перестала тогда же?

Сегодня, анализируя свою жизнь, я могу подвести некоторые итоги – как я отношусь к отцу.

Человек этот сделал для меня очень много. Не каждый отец столько может дать своему ребенку! Он сам был необыкновенным человеком. У него было огромное доброе сердце, ум и природные таланты. Но папа был тяжело болен всю свою жизнь. Это сломало его судьбу. А возможно, это было его «спецзаданием» свыше – имея гигантский потенциал, как бы в противовес, быть тяжело больным человеком. И найти возможность реализоваться, несмотря на недуг. Не мне судить, насколько процентов папа выполнил задание судьбы. Но я бы определила, что неудовлетворительно. Грёб не в том направлении – это точно. И увлекся «обезболиванием» – алкоголем и медикаментами.

Люди за глаза говорили про моего отца «Великий Татарин». Настолько интересным, необычным и эффектным человеком он был. И в противовес этому Судьба дала ему болезнь, которая мучила и съедала его изнутри целых 70 (!) лет! Неужели для равновесия?

У моего отца в возрасте с 25 и до 55 лет (почти 30 лет) было прочное социальное положение, авторитет и уважение, много друзей. Он успешно занимался наукой, всесторонне заботился о семье, коллекционировал книги. У него были огромные планы в науке – он писал докторскую, основал научную школу по своей специальности, издавал учебники и монографии. Также он собирался писать книгу – не по науке, а по жизни вообще. У него был уютный дом и красавица-жена. Двое (позднее – трое) здоровых детей. Все отлично. Но.

Но… почему же тогда он пил с каждым годом все сильнее и сильнее? Какую беду он заливал алкоголем?

В его роду не было алкоголиков вообще. Почти все старшие мужчины, несмотря на государственное устройство тех времен, тайно оставались верными религии своих предков. В том числе, и мой отец. И все равно – папа наращивал темпы своей алкоголизации. Его девизом стало «Ни дня без рюмки!». Почему? Ответ на этот вопрос отец унес с собой в могилу.

Я уверена – была неосознанная и неосознаваемая тайна отца – у него разрушался мозг. Он это слышал. Чувствовал. Не понимал, что происходит. И заливал это коньяком. И водкой (вино и пиво он не пил, и не курил).

И НЕ правильно делал. Алкоголь, как вторая важная причина БП, только ухудшал его состояние.

Еще одной составляющей второй группы причин БП является медикаментозная интоксикация. И ее папа тоже «подключил», чтобы ухудшить состояние своего здоровья.

К моему подростковому возрасту 13–15 лет у папы уже были серьезные запои (возраст папы 40–42 года). А так как ЭТО нужно было скрывать в условиях менталитета восточной страны (где население сохраняло приверженность к одной из великих мировых религий , запрещающей пьянство), и отцу нужно было не потерять свою работу, высокий пост, авторитет и социальный имидж, то следствия запоев снимались медикаментозно.

И он начал использовать успокаивающие, седативные, снотворные препараты, чтобы приглушить свои вспышки гнева, снять тремор, нормально высыпаться. В целом – сохраняя кажущуюся работоспособность.

Еще через несколько лет я увидела в шкафу ТАКИЕ препараты – почитала к ним инструкции – которые уже не были обычными успокаивающими. Это уже были тяжелые психотропные лекарства. Как он умудрялся их «доставать» в таких количествах и без рецепта врача?

Я помню название некоторых из них – страшно мне сегодня написать их в поисковике ПК – такое выскочит описание! Кому, и в каких случаях их выписывают…. Лучше не говорить об этом.

Так вот, использование – не по назначению, бесконтрольно, бессистемно и на фоне постоянного употребления крепких спиртных напитков – настолько серьезных медицинских препаратов не могло не вызвать интоксикацию и разрушительное воздействие на мозг. Болезнь папы прогрессировала.

Когда папа уже был серьезно болен, со всей внешней клиникой БП, имеющей описание в медицинских учебниках, его лечащий врач сказал, что, скорее всего, причиной БП именно у этого больного является алкогольная и медикаментозная интоксикация. Это звучало, вроде как облегчение для семьи – не наследственная форма, а приобретенная. (Первая версия болезни отца).