— Главный врач больницы взял дело под личный контроль. Все будет в порядке. — подает голос Молотов. — Думаю, дня три- четыре и тебя отпустят.

— Пять или семь, — вздыхает его сын. — Так хирург сказал.

— Лежи сколько нужно, Дим. Главное, чтобы все зажило. Твой папа для нас пропуски сделал. Буду приходить к тебе каждый день. И ты мне список напиши, что тебе привезти, ладно? А по поводу еды я у лечащего врача уточню.

— Сынок!!! — раздается театральный визг за нашими спинами. — Как же тебя так угораздило?

Мы с Молотовым, следуя традиции синхронности, оборачиваемся, чтобы взглянуть на источник шума: Снежану, пахнущую как шоколадная фабрика и выглядящую так, словно где-то поблизости проходит дискотека.

— Семечки. Это все семечки, — причитает она, втискиваясь между нами. — Юля, срочно выкинь эту дрянь, ты меня поняла?

А пока я думаю, причем здесь семечки и почему она так уверена, что я пичкаю ими Диму, она склоняется к нему и начинает безостановочно гладить его лицо.

— Бедненький мой сыночек. В такой клоповник тебя привезли.

С плача Ярославны она вдруг резко переходит на деловой тон и объявляет:

— Сереж, надо в Израиль отправить Димку на реабилитацию. У нас лечить не умеют — глазом не успеешь моргнуть, как инвалидом сына нашего ставят. Слышал, животы с тряпками зашивают? Я с ним поеду, буду следить..

— Снежана, не пори чушь, — раздраженно отзывается Молотов. — Здесь прекрасные врачи, а аппендицит — неприятная, но рядовая операция и никакая реабилитация в Израиле после нее не нужна.

— Вот ты снова, Сереж, на сына сквозь пальцы…

— Снежана, — звучит короткое предупреждение, и женщина, надув губы, замолкает.

Нет, все-таки не зря я подозревала, что Снежана Борисовна набитая дура. Дура и есть. Молотов все организовал, пока она на обертывании валялась, а она поездку в Израиль себе за счет сына выколачивает.

Все мои последующие попытки заговорить с Димой не увенчиваются успехом, потому что Снежана нависает над ним как коршун над птенцом.

— Ладно, Дим, — улыбаюсь сквозь зубы. — приду к тебе завтра перед занятиями. Напишешь, что тебе нужно, и я привезу.

Я чувствую на себе пристальный взгляд Молотова-старшего, пока наклоняюсь, чтобы поцеловать Диму в щеку и в ту же секунду решаю, что в Барвихе ночевать я сегодня не останусь. Провести пять дней в одной с отцом Димы… это… вообщем, не могу я.

Я выхожу за дверь, оставив Диму купаться в лучах непрекращающейся трескотни Снежаны и молчаливой заботы его сурового отца, и набираю Марине. Она на пару с одной девчонкой из университета арендует небольшую однушку и рассчитываю напроситься к ней на ночь. А дальше что-нибудь решу.

— Марин, возьми меня сегодня к себе, а? — жалобно блею в трубку. — Дима в больнице, а я с ним в одном доме боюсь оставаться.

— Не, подруга. Соррян, но не могу. У меня сеструха из Ижевска на три дня погостить приехала.

Вот дерьмо

Сергей.

Обратно в Барвиху мы едем вдвоем с Юлей: я сам предложил ее довезти. Находиться с девушкой сына в одном доме как минимум странно, но и вышвырнуть ее на улицу не вариант. Судя по информации Конникова, в однокомнатной квартире, которую рязанка снимала в Марьино, уже живут люди, а суммы на ее лицевом счете хватит лишь на недельное проживания в более-менее приличном отеле. Решу вопрос с ней после того, как со здоровьем сына все утрясется.

Рязанка, тихо пробормотав «Спокойной ночи» поднимается на второй этаж, а я иду к бару и наливаю себе виски. Кажется, мне его Илья на день рождения презентовал- какой-то элитный шотландский продукт. Сажусь в кресло и, ослабив ворот рубашки, делаю глоток. Что-то много ты стал пить в последнее время, Серега. Москва что-ли располагает.

Где-то между размышлениями о контракте с австралийцами и бухгалтерскими отчетами по Серпу и Молоту, мысли снова возвращаются к Юле. Загадка она какая-то. Вроде все факты говорят за то, что я прав, и рязанка — обычная охотница за богатыми мужьями, но ее поведение все равно не дает мне покоя. Видел же сегодня: действительно она волновалась за Диму, такое не сыграть. И возмущена у меня в кабинете была искренне, когда я ее в меркантильности обвинил. Хотя, может, актриса она талантливая? С другой стороны, кто сказал, что волноваться за сына не может. К двадцати годам сложно на сто процентов ссучится.

После второй порции виски голова невесомо плывет, а веки, напротив, тяжелеют. Решив, что полученной дозы расслабления достаточно, ставлю бокал на стол и поднимаюсь на второй этаж. Возле спальни Димы невольно останавливаюсь, и несколько секунд смотрю на дверь. Интересно, как бы рязанка отреагировала, если бы я сейчас вошел к ней? Возмущалась бы или подтвердила теорию Ильи о том, что таким как она все равно с кем, были бы деньги? Стонала бы она мое имя, если я начал ее трахать?

Ничего из этого я проверять, разумеется, не собираюсь и, развернувшись, иду в свою комнату. Алкоголь и отсутствие регулярного секса — та еще гремучая смесь.