Выглядят декорации красиво. Бутоны прекрасных цветов сворачиваются и разворачиваются ежесекундно, в такт с музыкой, набирающей громкость… я узнаю это старое, давно забытое миром произведение. Еще одна игра слов и головоломка?

Потому что играет не что иное, как Enigma – Gravity of Love.

Однажды, в библиотеке я нашла покрытый пылью сундук со всяким старьем и винтажными вещичками… помимо потертых книг, потерявших цвет картин, я обнаружила там старые диски и древний плеер, каким пользовались в самом начале двадцать первого века. Я переслушала все альбомы и всех исполнителей, которые там были. Какие-то мне нравились больше, какие-то меньше, но именно эта группа гипнотизировала и завораживала меня с первых нот, заставляя уноситься в «космос» без ракеты…

Поэтому я сразу узнала ее. Совершенно несовместимые, казалось бы, звуки природы, религиозные и языческие мотивы, сексуальные ритмы и мелодичный голос вокалистки слились в безупречную симфонию неповторимой музыки, уносящей в астрал, зазеркалье, за грань реального мира. Казалось, что это не я слышу звуки, а это они медленно проникает под кожу, наполняя каждую клеточку теплом и холодом одновременно.

Откуда он знал? Что это именно то, что мне нужно.

Эта музыка. И что-то настоящее, только мое. Пусть я связанная и почти голая, но это мой танец. Тот, что будет идти прямо из сердца, а не тот, который от меня ждали бы зрители, хореографы, и даже я сама…

Закрыв глаза, я начала плавно двигаться, полностью синхронизировав движения тела с музыкой. Веревки опаляли кожу при каждом движении, натирая и царапая ее… но мне было почти плевать. Плевать, я хотела насладиться каждой секундой своего танца…

И я наслаждалась. Пока музыкальные мотивы не достигли своей кульминации, и я не ощутила, как какая-то неведомая мне сила тянет веревки, заставляя меня сбиваться с ритма и терять равновесие… и себя. Любое давление на мой танец извне отзывается болезненным спазмом в сердце, и я уже не сдерживаю беззвучных слез, беспрерывно стекающих по лицу.

На несколько долгих секунд я превращаюсь в марионетку, движениями которой полностью управляют за счет грубых нитей. Это было больно, будто некий кукловод пытался содрать с меня кожу, при помощи тугих веревок. Мне хотелось упасть на пол и зарыдать, как тогда, на первой репетиции… но собрав волю в кулак, я выбрала быть сильной. Не сдаваться. Просто продержаться. Просто превратить борьбу в искусство… борьбу с чем-то незримым и господствующим, с тем, что преследует меня всю жизнь, и возможно, почти каждого из ныне живущих.

«Люди называли свои взлеты и падения роком, везением или судьбой, – невольно вспоминаются слова Руфуса, сказанные однажды, когда я застала его в своем кабинете с опустошенной бутылкой виски и кучей голограмм вокруг с непонятными мне математическими расчетами. – Вопрос лишь в том: нравится ли им перекладывать ответственность за свою жизнь на некого Владыку, Создателя и Бога? Я думал, что это так, Кэндис. Но возможно, я ошибался… и от судьбы, словно от прописанной внутри тебя программы, не убежишь. Мне всегда хотелось быть тем, кто пишет программу, а не следует ей. Иди спать, моя дорогая. Тебе не стоит видеть меня в таком состоянии».

Полностью отдавшись танцу, и полету своей души, я отключаюсь. Прихожу в себя, тяжело дыша и лежа на спине, в позе «распятой звезды». Мои руки и ноги свободны, веревки слетели с меня на «последнем дыхании танца»… не знаю, было ли так задумано, или я сама из них выпуталась. Это не так важно. Я чувствую себя так хорошо, и улыбаюсь, глядя на имитацию темно-синего неба… можно было оставить меня голой, Карлайл.

Ведь я только что разделась перед толпой людей. Встала перед мишенью.

– Что это было? Этого не было в программе… – сердце пропускает удар, когда слышу первый возглас из зала.

– Кто это? Вы видели эти шрамы?..

– Неужели непонятно: бесправное отребье со своим убогим танцем, – произносит молодой и заносчивый голос.

– Это было отвратительно. Испортилось все впечатление от постановки. Мне стало плохо от этих мерзких звуков.

Тьма начинает рассеиваться, открывая собравшихся людей не в самом приглядном для меня свете. Хорошо, что я не видела этих осуждающих, полных пренебрежения и отвращения взглядов, когда танцевала. Я сажусь на пол, и, обняв колени руками, смотрю в одну точку, пока толпа Элитов бурно обсуждает мой танец и поливает меня и его грязью. Они возмущены всем: от моего «костюма Евы», в котором они увидели пошлость, до самой хореографии, в которой увидели «порно» и «БДСМ» контекст. Не знаю, было ли в моих движениях что-то неприличное извращенное, со стороны я себя не видела, и творила так, как просила душа… но они увидели то, что хотели увидеть.

Свое отражение?

Мне все это неважно, я просто хочу раствориться, исчезнуть прямо на сцене. Потому что, какой бы сильной я ни была, какой бы самодостаточной не притворялась, мне все равно больно принимать плевки и камни в свою сторону. Ледяные иглы впиваются в сердце, и я кусаю губы, пытаясь удержать истошный и надрывный крик, рвущийся из груди. Я хочу остаться одна…

Так больно мне не было даже, когда Мак связал меня в той жуткой комнате. Вот сейчас, он действительно вывернул все нутро наизнанку и позволил этому Элитному «стаду» табуном пройтись по моей душе.