Кстати, занятия сельджуков скотоводством есть также полностью приписанная им вещь. Если они и водили за собой скот, то вовсе не из соображений его разведения и продажи. Любое воинское сообщество того времени, находясь длительное время в походе, вынуждено было иметь при себе скот, дабы использовать его для пропитания. Такова в то время была специфика военных действий. Даже за более современной армией Наполеона тащился огромный обоз с провизией и публичными девками для солдат.

При этом, наивно было бы думать, что скот сельджуки вели из мест постоянной дислокации войска. Конечно же, стада образовывались в основном в результате грабежа территорий, по которым это войско проходило.

Я хочу сказать, что сельджуки – это на самом деле войско, точнее, «народ-войско», как выразился Л.Гумилев в отношении монголов, поскольку в походы они выступали вместе с женами и детьми. И то, что при этом войске были стада скота, сути дела не меняет.

К подобным выводам подводит нас и «Всемирная история»: «В XI веке сельджукские огузы из Средней Азии продвинулись в Иран и Переднюю Азию. Столкнувшись с другими кочевыми завоевателями – караханидскими тюрками, знать сельджукских огузов обратилась к сыну и преемнику Махмуда Газневи, султану Масуду, с просьбой предоставить ей земли для кочевания в районе Абиверда, Серахса, Нисы и Мерва, обещая нести за это военную службу. Масуду пришлось уступить и предоставить сельджукам в 1035 г. часть просимых ими земель. Соседство воинственных кочевников оказалось бедствием для пограничных со степью сельских районов. (Выделено мною. – Г.К.) С каждым годом военно-феодальная знать сельджуков становилась все более настойчивой в требованиях новых земель. Наконец Масуд двинул против сельджуков свои войска. Однако сельджукские вожди Тогрул-бек и Чагры-бек нанесли им полное поражение (1040 г.) и открыли себе дорогу в Хорасан и Западный Иран».16

Явно не о скотоводах здесь речь. Такие поражения правительственным войскам могут нанести только профессиональные воины. Скотоводам, пусть даже воинственным, такое не под силу.

Итак, не разгром сельджуков был главной целью крестовых походов. Византию пытались приструнить. Сельджуки же оказались на линии огня, будучи византийскими федератами, союзниками – византийским войском, если хотите. Об этом говорит даже само их название, однокоренное с английским soldier, т.е. «солдат». И, конечно же, им была небезразлична судьба Империи и веры, которая на тот час была у них общей с Византией.

На антивизантийский характер Крестовых походов указывали многие хронисты, что зафиксировал, например, Ф.И.Успенский: «Воззрения на норманнов у византийских писателей выражаются так: «Боэмунд имел старую вражду с императором и таил в себе злобу за поражение, нанесенное ему под Лариссой; общим движением на Восток он воспользовался с тем, чтобы отомстить императору и отнять у него власть. Прочие графы и по преимуществу Боэмунд только для вида говорили о походе в Иерусалим, на самом же деле имели намерение завоевать империю и овладеть Константинополем».

То есть, для вида говорили о походе на Иерусалим, для вида говорили об освобождении Святой Земли от ненавистных сельджуков. На деле же, именно арианская (иудействующая) Византия, не признавшая «филиокве» в 1054 году, была изначальной и единственной целью латинских поползновений.

Применительно к Фридриху II все это означает следующее. Не желал он христианизировать (окатоличивать) Империю вместе с крестоносцами. В противном случае о его дружеском расположении к ее федератам-сельджукам не могло бы быть и речи. А может, он и сам, как византийцы, не был католиком?

И на этот вопрос можно ответить утвердительно.

Тому, что Фридрих не являлся сторонником западной модели христианства, служит подтверждением его перманентная борьба с папами и статус еретика, неоднократно отлученного от церкви. Вовсе не случайно в «Божественной комедии» Данте он назван ересиархом и помещен в шестой круг ада вместе с еретиками в огненных гробницах. И это невзирая на то, что он был основателем Неапольского университета и фактическим создателем итальянского литературного языка. Нет никаких сомнений в том, что Фридрих был приверженцем рационалистического мировоззрения, коим, очевидно, являлся протоиудаизм мессианского толка – официальная религия Византии, представленная в традиционной истории иконоборчеством.

О нравах при дворе Штауфенов лучше всего расскажет следующий фрагмент. «Красноречивые чиновники государственного управления также принадлежали к придворному «круглому столу», как и ученые, чужеземцы и земляки. В этом кругу, где никакая мысль не была слишком смелой (если, конечно, высказывалась с необходимым тактом по отношению к повелителю), Штауфен произнес однажды знаменитые слова о трех мошенниках – Моисее, Мухаммеде и Христе. «Изобретателем» этого остроумного пассажа, каравшегося в то время смертью, он, однако, не был: оно родилось уже к началу XIII века в кругах аверроистов Парижского университета. Однако папа Григорий все же мог надеяться, что ему поверят, когда весной 1239 г. писал в связи с новым отлучением Фридриха II от церкви: «Этот король чумы утверждает, будто бы весь мир (воспользуемся его словами) был обманут тремя мошенниками – Моисеем, Мухаммедом и Христом, – два из которых почили во славе, а третий – вися на деревяшке… Эту ересь оправдывает он заблуждением, что якобы человек вообще не имеет права верить во что-либо, что не может быть выявлено природой и разумом».

Самый значительный хронист папской партии, францисканец Салимбене из Пармы, вероятно, размышлял вскоре после смерти императора о том блестящем времени, когда с глубоким уважением – причем к еретику, если вообще не к Антихристу! – писал: «Если бы он был добрым католиком, возлюбил бы Бога и церковь, мало кто на свете смог бы сравняться с ним. Однако он думал, что душа неотделима от плоти. То, что он сам и его ученики могли найти таким образом в Священном Писании, приводило их к доводу против существования жизни загробной. Поэтому он и его соратники больше наслаждались жизнью земной». 17