Так, может, Хоши права? Может, Сильвио на самом деле дьявол?

Пока мы едем, мужчины молчат. Возможно, психологически готовятся к тому, что их ждет. Я сижу, сжавшись в комок, в задней части фургона и боюсь даже пошевелиться, хотя мои конечности уже затекли и онемели.

Мы катим через весь город. Затем фургон резко сбрасывает скорость. Наверное, мы попали в пробку или в какую-то очередь, потому что мы то стоим на месте, то рывками двигаемся дальше.

Минут через десять кто-то опускает окно, и в салон врывается поток свежего воздуха.

— Добрый вечер, господа. Не возражаете, если я взгляну на ваши пропуска? — раздается голос снаружи.

До меня доносится шелест бумаг, а потом тот же голос продолжает:

— В нашем списке вас нет. Сегодня въезд осуществляется лишь по специальному разрешению.

— Мы получили пропуск несколько недель назад, от правительственной службы безопасности, — говорит сидящий впереди меня водитель. Его голос спокоен. — Наверно, наше разрешение затерялось среди бумаг. Сами знаете. Открытие цирка. Дополнительные меры безопасности. Масса особо важных гостей, которых нужно всячески охранять…

Шаги удаляются, а затем рядом с фургоном слышны другие голоса.

— Мы не можем больше задерживать очередь, — говорит один голос. — Они в правительственном фургоне, значит, их нужно пропустить.

— Они скорее похожи на Отбросов, чем на Чистых, — говорит первый голос. — Как-то мне это не нравится. Уж слишком подозрительно. Здесь явно что-то не так.

— Но документы у них в порядке? — спрашивает второй голос.

— Да. Просто…

— Сам знаешь, каковы эти охранные фирмы. Правительство любит, чтобы у защитников власти был устрашающий вид. Таких наверняка используют во время облав на Отбросов или даже для пыток. — Говорящий понижает голос. — С этими правительственными громилами лучше не связываться.

— Пожалуй, ты прав, — соглашается первый. Спустя пару секунд слышу, как он снова подходит к машине. — Извините за задержку, — говорит он. — Можете проезжать.

Окно закрывается, и мы медленно катим дальше.

Так мы едем еще пару минут. Наконец фургон останавливается. Мне слышно, как срабатывает ручной тормоз. Мотор умолкает.

Что же мне теперь делать?

Двери фургона распахиваются, и внутрь врывается свет. Я вижу перед собой лицо Феликса, перекошенное от злости.

— Немедленно убирайся отсюда! — шипит он.

Меня не нужно просить дважды. Я вылезаю из фургона и бросаюсь между машинами. Затем на всякий случай оглядываюсь. Уфф! Я успела вовремя. Мужчины столпились позади фургона и подозрительно оглядываются по сторонам. Как по мне, они моментально бросаются в глаза. В темной одежде, с огромными черными мешками, они стоят и тихо переговариваются. С тем же успехом они могли повесить себе на грудь таблички с надписью «мы — террористы». Однако фургон правительственный, а пропуска официальные. Этого достаточно, чтобы убедить окружающих, что они здесь на законных основаниях. Тем более что они уже миновали самый строгий кордон.

Они в цирке. И я тоже.

Я озираюсь по сторонам. Огромное поле сплошь уставлено длинными рядами автомобилей. А впереди — огромный, яркий, сверкающий огнями…

Цирк.

Над его территорией, подсвеченное разноцветными огоньками, высится гигантское колесо обозрения, рядом высокая горка, с которой доносится счастливый визг ребятишек. Есть и другие аттракционы — американские горки, автодром, карусели. Катающийся на них народ пищит от восторга.

Повсюду толпы Чистых. Громко играет музыка. Куда ни посмотри, — палатки и павильоны. По дорожке шагает человек на ходулях. В толпе мелькают жонглеры и клоуны.

Вокруг меня вспыхивают, мерцают, подмигивают тысячи огней, витают запахи попкорна и дыма, сладких, посыпанных сахарной пудрой пончиков, только что с пылу с жару. Запахи масла и огня, прохладного вечера и разгоряченных тел. Запах волнения. Запах жизни. Запах смерти. Именно запах бьет меня наповал, наполняет все мои чувства, порождает поток воспоминаний. Я невольно зажмуриваюсь.

Я вновь переношусь туда. На арену. На канат. Я снова взлетаю в воздух, кувыркаюсь, парю. Я такая свободная и одновременно начисто лишенная свободы.

Я чувствую это как наяву. Я соскакиваю с трапеции, хватаю руки Амины и легко запрыгиваю на канат. Сколько раз мы выступали с ней вместе! Наши тела двигались в унисон, мы были единым целым. Это было сродни волшебству.

Затем я снова вижу, как она падает. Вижу ее мертвое тело, как оно раскачивается на том же самом канате, и вздрагиваю. Вот за что я цепляюсь: за жестокость, злобу, ужас. Потому что они реальны. Неужели я — знающая всю неприглядную изнанку цирковой жизни — позволю цирку соблазнить меня?