Все новенькое, с иголочки. Все блестит свежей краской. Все сияет, сверкает, искрится. Две мусорные урны, и те яркие и симпатичные, каждая в форме того или иного циркового животного.

За то время, пока я здесь, еще никто не погиб. Людей пытали током, били, запугивали, но пока еще никто не умер. Впрочем, я точно знаю: такое долго не продлится. Совсем скоро кто-то лишится жизни. Это место построено ради истязаний, ради смерти. Кто из нас станет первым?

Я чувствую, что меня кто-то тянет за руку.

— Бен, с тобой все в порядке? — с тревогой в голосе спрашивает Иезекиль; его детский лоб нахмурен. Внезапно он указывает в небо: — Ой, что это?

Я смотрю вверх. Уже смеркается. Небо над головой окрашено в розовые краски заката. По нему, насколько хватает глаз, рассыпаны сотни крошечных черных точек. По-моему, это не птицы. Их слишком много, они слишком круглые и расположены равномерно.

Я озадаченно качаю головой:

— Не знаю. Никогда не видел ничего подобного.

— Может, это пришельцы?

— Нет, — смеюсь я. — Хотя, кто их знает. Ведь что еще это может быть?

На другой стороне площади появляется Сильвио на пару с моей матерью. Ее руки сложены на груди, губы сурово поджаты, взгляд скользит по мне, как будто я невидимка, а затем снова устремляется к небу.

Одновременно из каждой черной точки вырывается луч света, широкий и мощный. Их много, и все как один устремляются к земле.

— Похоже, что это дроны-проекторы, — говорю я Иезекилю. — Правда, непонятно, что они делают.

Один из таких лучей достигает нашей площадки, образуя между нами, Сильвио и моей матерью широкий круг света. Я смотрю на Лондон. Повсюду, куда ни кинешь взгляд, с неба льются потоки света.

Кстати, Хоши я тоже впервые увидел в небе. В тот день, когда в город прибыл цирк, я увидел ее танцующей на канате на голографической картинке, повисшей над моей головой. На меня тотчас волной накатывается тоска. Я закрываю глаза. Я по-прежнему вижу ее, по-прежнему ощущаю то же самое легкое возбуждение, как и тогда, когда заглянул в ее сердитые глаза.

Рядом со мной громко ахает Иезекиль. Я открываю глаза.

И вижу ее. Мою Хоши. Нет, не в воспоминаниях, не в воображении, а вон там, высоко в небе, прямо перед моими глазами. Это та самая картинка. И не одна, а сотни. Сотни Хоши парят над городом, свободные и фантастические.

Это прекрасно. Это как поэма. Как чудо.

А затем надо мной, слева от меня, сзади, справа, отовсюду, раздается ее голос:

Мы все состоим из плоти и крови. Мы все чувствуем. Мы все люди.

Я смотрю, как зачарованный. Я не могу оторвать от нее глаз, как будто жадно пью ее взглядом. Высоко в небе она порхает, скачет, делает сальто и приземляется точно перед Сильвио и моей матерью. Удивленно разинув рты, те застыли, глядя на это прекрасное небесное видение, которое лучше, ярче, смелее, чем они оба, вместе взятые.

Я не знаю, кто это сделал и как. Но бог свидетель, это потрясающе!

Иезекиль протягивает к ней руку и, нащупав пустоту, тотчас отдергивает. Я понимаю его. Как жаль, что на самом деле ее здесь нет. Как бы мне хотелось прикоснуться к ней!

Ее голос подобно колоколу разносится над всем Лондоном — громкий, гордый, правдивый:

Есть и другая правда. Голосуйте за то, что правильно. Голосуйте за перемены.

Машина высаживает меня на краю трущоб. Я пролезаю в дыру в заборе и со всех ног бегу по лабиринту извилистых, узких улочек.

Откуда ни возьмись, навстречу мне появляется Грета. Она тоже замечает меня, и мы бежим навстречу друг другу. Боджо недовольно верещит, с трудом поспевая за мной.

Чуть пригнувшись и отступив на шаг назад, я придирчиво осматриваю ее с головы до ног на предмет синяков и других повреждений.

— Что они с тобой делали? — спрашиваю я.

— Ничего плохого, — говорит она. — Со мной все в порядке. Большую часть времени на меня вообще не обращали внимания. Правда, мне даже разрешили съесть кусочек торта.

— Точно? Ты уверена, что тебя никто не тронул даже пальцем?

— Честное слово, нет. Им было не до меня. — Я замечаю в ее глазах странное возбуждение. — Они заперли меня в комнате, но я подслушивала под дверью. Там еще была замочная скважина. Я заглянула в нее и смогла рассмотреть их. С ними какое-то время был Феликс и много других парней. Мне было слышно, как они разговаривали.