— Послушай меня, сынок, «Братство» — это плохой выбор. Ответом на ненависть не должна стать еще большая ненависть. Нам нужен мир. Настоящий, прочный мир, и этого хотят очень многие из Чистых, больше, чем ты можешь себе представить! Прежде чем действовать радикально, дайте Лоре Минтон шанс.

Феликс что-то бормочет себе под нос, а затем смотрит то на Джека, то на меня, то на Грету. После на свою мать, чьи глаза умоляют его проявить благоразумие.

— У нас нет времени сидеть и ждать, когда какой-нибудь добренький Чистый политик попытается выиграть выборы, на которых Отбросы не смогут даже голосовать! Людей унижают, подавляют, убивают! Мой брат сейчас в этом проклятом цирке, и единственные, кто готов встать и начать борьбу прямо сейчас, — это люди из «Братства»! Я это всегда говорил и буду говорить! — Он с вызовом смотрит на мать. — А тем, кому это не нравится, придется смириться!

Он встал и стремительно вышел из домика, так сильно хлопнув хилой дверью, что картонные стены опасно вздрогнули, а одна даже слегка завалилась внутрь — под потолком появилась щель, в которую заглянуло небо.

Рози сотрясают рыдания, и Грета вновь обнимает ее.

— Пожалуйста, не плачь, — говорит она. — Он не хотел тебя обидеть.

— Еще как хотел! — восклицает Рози. — Каждым словом, которое он сказал. Он собирается вступить в «Братство», я же ничего не могу с этим поделать!

Джек поднялся на ноги и попытался поставить стенку на место и тем самым избавиться от щели в потолке. Рози посмотрела на него.

— Извините, — говорит она. — Мне стыдно за себя и за сына. Нехорошо получилось, а ведь вы только-только пришли сюда. Господи, что вы о нас подумаете? Просто я… Мне невыносима мысль о том, что он попадет в беду или сделает что-то такое, о чем потом пожалеет. А ведь он сделает, наверняка сделает. Он не передумает!

— Я бы не стал зарекаться, — возражает Джек. — Мы попробуем еще разок поговорить с ним, разъясним, что к чему. Я много знаю о «Братстве», в конце концов, я же был копом. Чтобы вступить в «Братство», нужно, чтобы вам исполнилось семнадцать. Я прав?

Рози кивает.

— Да, они принимают в свои ряды любого, кому исполнилось семнадцать.

— А когда Феликсу будет семнадцать?

Она смотрит на меня, потом на Джека, и ее глаза наполняются слезами.

— Исполнилось на прошлой неделе, — тихо шепчет она, и ее вновь сотрясают рыдания.

Охранники цирка тащат меня через огромный двор. Позади неожиданно раздается резкий свисток, и к нам приближается большой белый гольфмобиль. Урчание его двигателя гулко разносится по пустому двору.

За рулем сидит Сильвио. Подкатив к нам, он заглушает мотор и картинно покидает свой транспорт.

— Ах, Бенедикт, прошу простить мне мое средство передвижения. Просто с тех пор, как твоя подружка взорвала меня, моя нога уже не та, что прежде! Впрочем, и твое бедро наверняка побаливает после моего выстрела! — Он смеется, сверкая ослепительно-белыми зубами. — Поверить не могу, что я оказался таким скверным стрелком. А ведь надеялся уложить тебя с первого выстрела! Фу, какой позор! Но не беда, всему свое время, я считаю! Вообще-то, у меня возникла прекрасная идея! Прежде чем мы познакомим тебя с твоей новой опочивальней, почему бы нам не совершить небольшую экскурсию? Чтобы ты прочувствовал все тонкости нашей работы?

— Мне не нужна экскурсия, — быстро отвечаю я. — Я не хочу ничего видеть.

— Эх, чего здесь только не происходит! — Голос Сильвио звучит горько и мстительно, словно удар хлыста. Впрочем, он тотчас возвращается к своему старому льстивому тону. — В любом случае, тебе нравился старый цирк, не отпирайся! Тебя как магнитом тянуло сюда! Но мы превзошли себя, это я тебе точно говорю! Сейчас тут у нас намного больше интерактивных вещей. Больше действия, больше кишок и крови. Я ведь отлично знаю, что нравится вам, мальчишкам-подросткам!

Он снова смеется и толкает меня локтем в бок.

— О, как же я глуп! Ты ведь, Бейнс, не такой, как другие. В тебе больше романтики, чем в твоих ровесниках, я прав? Ну, не бойся, ты найдешь здесь множество других хорошеньких девочек-Отбросов, которые заменят Хошико. Кстати, можем взглянуть, вдруг кто-то из них придется тебе по вкусу — ведь твоя нынешняя пассия уже не жилец!

Меня обуревает ярость. Я вцепляюсь в лацканы его пиджака, высоко поднимаю и швыряю на землю. В следующее мгновение охранники хватают меня за руки, но я успеваю запомнить, как он валяется в пыли, вижу шок на его лице, вижу страх в его глазах.

Он смотрит на меня снизу вверх, и его пронзительно-голубые глаза щурятся от яркого солнца.

— Понятно, ты предпочитаешь иное обращение. Твое право, только не говори, что я не старался быть гостеприимным. Охрана, наденьте ему наручники и посадите в тележку. Сами далеко не уходите: у нас тут появился буйный.

Он поднимается на ноги и стряхивает с белого костюма грязь.

— Отлично, Бенедикт, давай начнем нашу экскурсию!