– Привет, мужики, – говорит он севшим от долгого молчания голосом. – Как спалось?

– Караульный первого поста, на пост шагом марш! – командует капитан.

Я выхожу вперед и становлюсь рядом с подтянувшимся Сашкой – плечом к плечу, но лицом в противоположную сторону.

– Сдать пост, – командует капитан.

Мы с Сашкой поворачиваем друг к другу головы, он сиплой скороговоркой перечисляет все, подлежащее охране на посту, после чего я поворачиваюсь на месте кругом, и он отчеканивает: «Пост сдал!», а я: «Пост принял!» Все это мы проделываем улыбаясь и подмигивая друг другу, в то время как капитан, задрав голову, щурится на верхушки сосен. Потом он подает команду, и все, кроме меня, трогаются дальше, на другие посты. Сашка торопясь скидывает тулуп.

– Не надевай его, Дюка, запаришься, – советует он. – Солнышко-то сретенское вишь как припекает. Чего там на завтрак-то? – оборачивается он уже на бегу.

– Керзуха, Старый, пальчики оближешь!

Они скрываются в лесу. Повесив тулуп на перекладину караульного грибка, я осматриваюсь. Тишина и безлюдье, лес со всех сторон подступает к поляне, посреди которой тянется складской корпус… Вот когда я впервые ощутил себя тем, кем и был на самом деле, – полновластным хозяином этой территории. И медленно двинулся по тропинке вдоль колючей проволоки, по-хозяйски обходя свои владения.

Кино привезли под вечер. Мы помылись после работы и поужинали, и теперь ждали остальных.

Солнце закатывалось по ту сторону поляны. Туда направлены были стволы наших пушек. Туда же уходила, извиваясь, дорога. Разгоряченному за день телу становилось прохладно.

Мы ждали возле большого деревянного здания, которое неизвестно кто и зачем построил в этом лесу, с высоким чердаком и редкими окнами. Одно время оно служило продовольственным складом полка, и до сих пор на стеллажах оставались рассыпанные крупы и вермишель, а наверху, на чердаке, хранилось прелое сено; там была еще машина для резки хлеба: одной рукой надо крутить колесо, а другой – заталкивать в нее буханки, – только она заржавела и никуда не годилась. Мы курили, прислонившись к бревенчатой стене, и поглядывали на дорогу.

Первыми пришли два грузовика из Ляды. Они развернулись среди сосен, и солдаты устало полезли через борта. Мы смотрели, как они подходят, отмахиваясь от комаров. Это приехала восьмая батарея.

Они подошли и встали полукругом, некоторые опустились на траву.

– Закурить дайте, – попросили.

– Что же вы в Ляде не разжились?

– Ну да, разживешься там…

Они разгружали составы на станции и каждый вечер возвращались обратно, поэтому мы не очень их приветствовали. – Кормят-то ничего?

– Кормят нормально. Вот только с куревом плохо.

– А так ничего?

– А так нормально.

Они закурили и тоже стали смотреть на дорогу.

Потом пришла машина с колхозниками. Мы подумали сначала, что едут с лесопилки, и даже от стены отделились, чтобы встретить их, а это оказались «колхозники» – взвод, работающий на заготовке сена. Но мы все равно вышли к ним: они приезжали в лагерь только по воскресным дням. Они кричали из кузова:

– Какая фильма будет? Если опять как в прошлый раз, мы лучше уедем! – и спрыгивали на землю. Лица у них были красные от степного солнца, гимнастерки сильно побелели. – Здорово, артиллеристы! Привет, восьмая! Кто тут еще? А с лесопилки не приехали?

Теперь мы все стояли вокруг машин и смотрели на поляну, но не на дорогу уже, а правее – туда, где лес с той стороны близко подступал к нашей опушке.

– Опять им, наверное, гады машину не дали. Замудохались ребята с планом, и машину им не дали. Очень просто.

– Вот кто вкалывает, – сказал Валька Софрошкин. – Вот кто вкалывает так вкалывает.

Он напрасно это сказал, все и так это знали. Все знали, как работают на лесопилке.

– Был я там, да вовремя смылся. Руки отрываются, как вспомню.

Он и это напрасно сказал. Он слишком часто вспоминал лесопилку.

Поляна застилалась вечерним туманом. Мы не расходились от машин.

– Хоть пешком, а придут.

В наступающих сумерках Купалов рассказывал желающим:

– Все у нас хорошо, одно плохо: идти некуда. Потому что хотя и спим на сене, и молоко хлебаем, но все ж таки пустота вокруг. Литер говорит: выполнил норму – отдыхай. Сам же каждый вечер в город на мотоцикле упиливает, к бабе своей, и до утра поминай как звали. Он потому и упиливает, что знает: куда мы денемся? Степь кругом, как ладошка. Выйдешь в поле, сядешь срать – далеко тебя видать.

Около машин сдержанно засмеялись.

– Легко живете, сволочи, – это кто-то из лядовских позавидовал. – Никто у вас над душой не стоит.

– Я же тебе говорю: идти некуда, – объяснил Купалов. – Некуда, и все тут.

– Все равно, работенка не грязная.

– Пыльная зато. Потому и молоко пьем. Вредное производство, понял?

– Вот кто вкалывает, – вставил Софрошкин. – Сено-то небось полегче бревен. А, Купалыч?

– Ладно, брось, – ответил Купалов.

И в эту минуту они показались.