Ночью молоденькая девушка срезала с рукава гимнастерки у заснувшего офицера три выцветшие нашивки за ранения.

– Вы неосторожны! – сказала она вдруг проснувшемуся офицеру.

Утром офицеры сели в поезд на Новочеркасск. Рядом с ними сидела скромно одетая женщина, с беспокойством посматривавшая на них, и из глаз ее текли слезы. Наконец она сказала им:

– Ради Бога! Куда вы едете? В Новочеркасске таких, как вы, убивают. Выходите, умоляю вас!

Офицеры, почти бессознательно, высадились в Аксайской станице. Там нарвались на злую бабу, кричавшую им на всю площадь: «Кадеты! Кровопийцы!» Подошел «товарищ комиссар». Он указал офицерам дом, где они должны остановиться, и приказал утром следующего дня явиться к нему.

В доме – встреча с добрейшей хозяйкой, сразу же захлопотавшей об их устройстве и питании, с непрерывным повторением: «Бедненькне вы мои! Страдальцы!» – и встреча с ее сыном, юнцом в 15–16 лет, который, злобно глядя на пришедших, говорил: «Мать! Кого это ты устраиваешь? Офицеров? Я скажу комиссару…»

За многие дни офицеры в первый раз так хорошо и сытно поели и могли бы отлично поспать, но сон не приходил к ним. Они промолчали всю ночь. «И стены имеют уши». Но все же решили к комиссару не идти, а уехать из Аксайской. На их счастье, скоро пришел поезд на Новочеркасск.

Новочеркасск. На вокзале полно вооруженных красных. На плошали стоит 4-орудийная батарея, направленная на восставшую станицу Кривянскую. Никакого контроля. Поезд трогается дальше. Один из офицеров заболевает тифом. Куда они едут? Ночью проезжают ряд станций, а утром поезд останавливается на ст. Каменская. Нужно, наконец, оставить поезд, чтобы не вернуться к себе в Смоленск, да и нельзя везти дальше заболевшего в сильной степени офицера.

Выручил новый случай: поезд загоняется в тупик. Больного его друг отводит в станичную больницу.

– Больной офицер? – спрашивает сестра милосердия.

– Да-а!

– Не беспокойтесь за него, но и не навещайте его.

Загнанный в тупик поезд обречен долго стоять там. Он заставлен другими составами, как и заставлены ими все станционные пути. Но пассажиры не покидают свой состав. В нем покойнее, нежели в станице, куда они производят «вылазки» за покупками питания.

21 апреля. Страстная суббота. Капитан П. пошел в станицу, чтобы купить себе что-либо к завтрашнему дню Св. Пасхи, и попал в облаву. Его, как и других, повели в комендантское управление. Там собралось свыше 20 человек, все такие же, как и он, молодые и для красной власти подозрительные. Арестованные под охраной в комнате. Они слышат угрожающие по их адресу разговоры:

– Калединцы! Офицерье! Хотят передаться немцам!

Недоумение: почему немцам? Кто-то из арестованных разъяснил: он слышал, что будто бы приближаются немцы. Новое волнение. О себе и своей судьбе арестованные не говорили.

Вдруг им объявляется, что они пойдут на станцию грузить снаряды на бронепоезд, а теперь: «Быстро получай борщ!»

Их, двадцать с лишком человек, повели под сильным конвоем. На станции из них построили две цепочки, по которым и стали передаваться ящики с артиллерийскими снарядами на бронепоезд, стоявший отделенным от состава со снарядами тремя-четырьмя другими составами. Вскоре цепочки расстроились: два звена их, работавшие рядом, использовав момент отсутствия за ними наблюдения, бежали.

2 апреля, в 1-й день Св. Пасхи, после небольшого боя, в ст. Каменская вошли немцы, и в этот же день капитан П. записался и записал своего больного друга в Донской отряд. Вскоре, узнав о Добровольческой армии, он уехал в Новочеркасск и получил назначение в 1-й Офицерский полк. Одновременно с ним зарегистрировались десятки офицеров, получивших то же назначение.

В Москве. Апрель-май. Офицеров многие тысячи, и их пополняют прибывающие по демобилизации фронта Великой войны. Ходят слухи о смерти генерала Корнилова, о неясном положении Добровольческой армии. Ее существование никто теперь не отрицает, тем более что определенно известно о восстании казаков. Однако о стремлении офицеров в Добровольческую армию говорят слабо, больше о немцах, которые заняли весь Юг России. Ехать в зону, занятую внешним врагом, трудно решиться. Решившихся было весьма мало и тем более таких, которые ставили своей целью попасть в Добровольческую армию. Главное препятствие – красные барьеры по всей линии фронта германской оккупации. Их решили преодолеть немногие. Совсем одиночки решили двигаться прямо к восставшим донцам, хотя было совершенно неясно протяжение там фронта.

Пробравшиеся через красные барьеры в большинстве попадали в Харьков. Капитан М. записал:

«Харьков, где в те дни жизнь била ключом, представлял собой разительный контраст умирающей Москве. Бросалось в глаза обилие офицеров всех рангов и всех родов оружия, фланирующих в блестящих формах по улицам и наполнявших кафе и рестораны. Казалось, что они наслаждались „миром“ после победоносной войны. Их веселая беспечность не только удивляла, но и наводила на очень грустные размышления. Им, как будто, не было никакого дела до того, что совсем рядом горсть таких же, как они, офицеров вела неравную и героическую борьбу с красным злом, заливавшим широким потоком просторы растерзанной родины».

Это записал отдавший «приказ себе» доброволец. Его не могли остановить на пути к цели ни уют и покой в своей семье, ни увещевания родных и друзей, ни то, что «с долей немалого удивления и даже сожаления смотрели (иные офицеры) на меня, когда я старался узнать у них, каким путем я мог бы попасть в Новочеркасск. Все же мне указали адрес какого-то „чудака-полковника, вербовавшего офицеров в Добровольческую армию“».

Для таких офицеров не могло быть никаких препятствий. «С вечерним поездом наша четверка выехала на Дон» и прибыла в Новочеркасск. Немцы препятствий не чинили.