Судьба арестованных для них самих была совершенно очевидной. Их уже вели на расстрел, как неожиданно было изменено решение и их посадили в тюрьму. Оказалось, как они узнали, Кубанское краевое правительство по просьбе генерала Алексеева заявило Новороссийскому Совету, что судьба ста пятидесяти видных красных деятелей, захваченных на Кубани, будет зависеть от судьбы арестованных офицеров, и, кроме того, с Кубани будет прекращена доставка продовольствия в Новороссийск, что и спасло добровольцев. Красные не приняли лишь предложения об обмене арестованными.

В тюрьме добровольцы просидели три месяца, не ожидая для себя ничего хорошего. До них доходили слухи об оставлении Добровольческой армией Дона, о ее неудаче на Кубани и смерти генерала Корнилова. Узнали они и о том, что солдаты Варнавинского полка потопили в море 40 своих офицеров…

Но опять неожиданное для них обстоятельство резко изменило их судьбу. В Новороссийск прибыла из Севастополя, к которому подходила германская армия, Черноморская эскадра. Ее командующий, адмирал Саблин, опасающийся, что германская армия, начавшая переправляться через Керченский пролив на Тамань, будет наступать и на Новороссийск, добился освобождения из тюрьмы добровольцев, так как они необходимы для защиты порта.

Офицеры были размещены по частным квартирам, причем им было заявлено властями, что за исчезновение хотя бы одного из них или малейшее действие в пользу врага все они будут расстреляны. На «свободе» бывшие узники наблюдали жизнь интеллигенции, думающей только о себе, и разговаривали с офицерами-моряками, поражаясь при этом их равнодушному отношению к делу Добровольческой армии, хотя их эскадра и стояла под Андреевским флагом. Весь интерес был сосредоточен на судьбе эскадры.

А через немного дней произошла драма Черноморского флота. Немцы требовали возвращения его в Севастополь, т. е. сдачу им, а Совет Народных Комиссаров требовал потопления флота. Моряки не оказались единодушными. «Мы были, – записал один из офицеров, – бессильными свидетелями душераздирающих сцен, когда старые черноморцы плакали, как женщины, умоляя красную сволочь пожалеть корабли». Большая часть матросов решила не выполнять распоряжения советской власти и уплыла в Севастополь, занятый немцами. Но меньшая часть выполнила и утопила на рейде дредноут «Свободная Россия» и несколько других судов.

После этого в Новороссийске водворилась полная анархия, господами которой были матросы, красноармейцы, большевики. У группы добровольцев уже не стало защитников, и они решили бежать, приобретя через служивших в Совете своих благожелателей необходимые документы. Бежали они, выехав по железной дороге на Екатеринодар; другие – пешим порядком к немцам на Тамань; третьи, захватив оставленный без надзора морской катер, вести который мог подпоручик Янчевский, на нем на ту же Тамань. О судьбе части ничего неизвестно, но остальные выбрались из красной зоны и впоследствии снова присоединились к Добровольческой армии.

В начале января в Юнкерской батарее умер юнкер. Батарея решила его похоронить, везя гроб на лафете орудия, но не своего, а взять для этой цели у донцов и с тайной мыслью его потом присвоить. Благодаря знакомству орудие достать удалось. После похорон оно возвращено не было.

Через несколько дней в батарею пришли члены комитета донского артиллерийского дивизиона с требованием возврата орудия. Зная, что для комитетчиков батарейное начальство не авторитет, юнкера моментально сорганизовали свой комитет, который и начал переговоры. Председатель неожиданно родившегося юнкерского комитета, он же и его организатор, старший портупей-юнкер Иегулов, повел разговор дипломатично. Прежде всего он объявил пришедшим, что комитет Юнкерской батареи «передает свой братский привет братьям станичникам», что все члены комитета «единодушны» с донцами и пр. и убедил их оставить орудие в батарее, так как «оно нужно для ведения занятий». Донцы-комитетчики согласились: орудие было «временно» оставлено на батарее и получило название – «похоронная пушка».

Так Юнкерская батарея приобрела третье орудие.

Атаман Каледин старался всячески убедить комитеты выдать орудия добровольцам, но неудачно. Но вот оренбургские казаки, ехавшие домой через Царицын, так как большевики ставили условием пропуска их только безоружными, сдали свои орудия, и для атамана представился случай выдать добровольцам не донские орудия.

10 января командир Юнкерской батареи полковник Миончинский, с нарядом юнкеров отправились в расположение донского артиллерийского дивизиона для приема указанных атаманом орудий и имущества. Юнкера уже увезли орудия, но часть их задержалась с приемом остального имущества. Но вдруг донские комитетчики спохватились: не было испрошено разрешение комитета на передачу орудий и имущества, а потому они требуют возвращения орудий. В подтверждение своей настойчивости казаки арестовали всех, еще находившихся в расположении дивизиона юнкеров, обещая их немедленно освободить после возвращения орудий. О происшедшем было сообщено в штаб формирования и получено приказание возвратить орудия.

Неудача и тяжелый удар по авторитету атамана Дона!

В один из ближайших к описанному эпизоду дней произошел новый эпизод с «поисками» орудий чрезвычайно серьезного характера, но закончившийся удачно. Инициатором его был 1-й Офицерский батальон, уже чувствующий свою силу и рискующий дерзать.

Казачья батарея, стоявшая на дворе казарм на Ботанической, где размещался батальон, являлась с первого же дня, как батальон перешел в эти казармы, объектом серьезного вожделения.

Обеденное время представлялось самым удобным для похищения ее, так как занятые едой казаки находились в казармах и двор оставался пустым. Задача справиться с часовым возлагалась на прапорщика Паль, для каковой цели ему была выдана бутылка водки. Прапорщик Паль принял возложенное на него поручение с нескрываемым удовольствием. Предупрежденные батальоном юнкера-артиллеристы с двумя конными уносами расположились на Ботанической, в непосредственной близости от ворот казарм.

Из окон помещения батальона происходящая сцена была видна как на ладони. Во двор, пошатываясь, вышел прапорщик Паль, держа на отлете заветную бутылку, и направился к ближайшему орудию, под которым и расположился, совершенно не обращая внимания на часового. Часовой угрожающе приблизился к нему, но, видимо, убедившись в безопасности его действий, остановился перед ним в недоумении. Через минуту оба сидели рядом, обняв друг друга за плечи и попеременно прикладываясь к бутылке. Наблюдавших из окон офицеров действия прапорщика Паля начали несколько беспокоить. Являлось сомнение: уж не израсходует ли он казенное имущество без толку. Вскоре сомнения рассеялись, так как оба поднялись и направились к узкому коридору, образуемому забором и внешней стороной казармы.