Мрачно сказал:

– Мне предстоит принять самое трудное решение в моей жизни. И самое опасное.

– Идти на допрос или нет? – уточнил Сталин.

Примерка новенького костюма привела его в превосходное расположение духа:

– Жаль, вы не слышали, как Серго Орджоникидзе, по-нашему, по-кавказски, хватаясь за несуществующий кинжал, кричал: «Кинжалом того колоть буду, кто хочет, чтобы Ильича арестовали!»

Сталин захохотал. Ленину было не до смеха.

Владимир Ильич, уставившись куда-то в угол, обреченно произнес:

– Они нас прикончат. Самый для них подходящий момент.

– Неужели они посмеют? – возмутилась Ольга Аллилуева. – У нас же не старый режим.

Владимир Ильич повернулся к ней всем корпусом и успокоил:

– Вас, самое большее, арестуют, а меня повесят.

Владимир Ильич на минуту вышел из комнаты и вернулся с париком.

– Неужели я в самом деле должен это надеть? Невероятная нелепость! На кого я буду похож? На плохого артиста из кафе-шантана. Представляете, как они будут надо мной издеваться, если поймают? Я вижу заголовки в газетах: «Вождь большевиков схвачен в парике».

– Для того парик и нужен, чтобы не арестовали, – рассудительно заметил Сталин.

– Володя, ты же весной был готов возвращаться в Россию из Швейцарии с документами Карпинского и в парике, – робко напомнила Надежда Константиновна. – Тогда парик тебя не смущал. А теперь ситуация-то пострашнее. Тебя по всему городу ищут. И они похуже царских жандармов.

Ленин вдруг заразительно расхохотался:

– Помнишь, я даже готов был выдавать себя за глухонемого шведа.

– Почему глухонемого? – удивился Бокий.

– Шведского-то я не знаю, – объяснил Ленин. – А документы предлагали шведские и вполне надежные.

Смех прекратился, улыбка исчезла, лицо вновь помрачнело. Настроение у него всегда менялось стремительно. Ленин присел за стол:

– А мне чаю никто не нальет?

Хозяйка побежала за чистым стаканом. Ленин взял вилку и стал тыкать в какую-то закуску на тарелке. Озабоченно поинтересовался у Надежды Константиновны:

– Мне это можно?

– Надо выпить хорошего вина, тогда все можно! – вмешался Сталин.

Ничто не могло испортить его хорошего настроения.

Ленин глянул на него неодобрительно:

– Батенька, я получил сведения, что вы там пьянствуете: сами пьете и других спаиваете. Революционеру это не к лицу!

– Нам, кавказским людям, без вина нельзя. – Сталин обиделся.

Хозяйка поставила перед Владимиром Ильичом чай и пирожки:

– Сама испекла. Но цены! Вчера масло отдавали за два с полтиной, сегодня просят четыре рубля! Представляете? Ну, куда это годится! Вот еще сахару надо раздобыть. Сахаришку достанешь фунт-другой – глядишь, и живы полмесяца.

Ленин с аппетитом принялся за пирожки.

– Ну, теперь, Ольга Евгеньевна, - гоните меня, я все равно не уйду. Уж очень мне у вас нравится.

– Ольга Евгеньевна – мастерица, отличная хозяйка, – поддержал его Сталин, – потому что она наша, из Тифлиса. Даже говорит с грузинским акцентом.

Яков Свердлов, щелкнув крышкой карманных часов, деловито напомнил всем, зачем они собрались.

– Выданы ордера на арест всех видных большевиков, начиная с вас. – Яков Михайлович обратился к Ленину: – Требуют, чтобы вы явились к следователю. Вы и Зиновьев. Как будем реагировать?

Аппетит у Ленина сразу пропал.

– Надо принимать решение, – отозвался он. – Решается не только наша с Григорием судьба. Являться или не являться? Или идти к ним на суд, понимая все возможные последствия, включая немедленную расправу. Или скрываться, уходить на конспиративное положение. Тогда срочно подобрать надежные квартиры. А то и вовсе уехать на время из города, потому что искать будут повсюду.

Он обратился к присутствующим:

– Что вы думаете? Как нам следует поступить? Высказывайтесь, товарищи.

Наступила тишина.

Сталин заговорил первым.

– Ясности и определенности нет, так как существуют различные течения. – Он всегда говорил неспешно, а сейчас, можно сказать, цедил каждое слово. – Но думать надо прежде всего о партии, Владимир Ильич. Если, спасаясь от ареста, вы исчезнете, многие обвинят вас в трусости, в том, что вы сбежали и спрятались в то самое время, когда ваши друзья и товарищи по партии уже арестованы. А вы же знаете, обвинения в личной трусости действуют гораздо сильнее, чем самые серьезные политические обвинения. Это больно ударит по репутации большевиков.