Анита придумала, как вставлять в мрамор листы жаростойкого пластика. Тем самым она отыскала связующее звено между Древним Римом и роскошью современного Манхэттена.

Поборникам принципа «форма следует за функцией» брошен очередной вызов: Анита установила регулируемую систему вентиляции, позволяющую регулировать направление и количество выпускаемых газов — на случай, если Госпожа пожелает взять их на пробу.

Еще одно отдельное помещение для испражнения принадлежит другим Хозяйкам — они не столь утонченны и довольствуются обычным совмещенным санузлом. Иными словами, унитаз стоит прямо в ванной — в американском стиле. Мне представляется, — помещать устройство для дефекации в той же комнате, что и устройство для мытья, немыслимо ни с философской, ни с обонятельной точки зрения. Даже примитивнейшие люди, дикари и троглодиты, всегда разделяли эти функции.

Однако американцы считают себя весьма продвинутыми в вопросах личной гигиены. И все же американский туалет представляется мне довольно примитивным изобретением. Но пока я раздумываю над проблемой чистоты, в голову приходит другая мысль.

Новоиспеченные нью-йоркские аристократы, с которыми я сталкиваюсь в Доме Аниты, страшно матерятся. Портовые грузчики так не выражаются даже в кругу семьи. Похоже, эти культурные лидеры, хорошо знакомые с новейшими достижениями цивилизации, избегают самоанализа и не сознают, что употребляют оскорбительные, вульгарные выражения.

Внешне, физически они держат себя в чистоте, а внутри для будущего выражения таят грязнейшие мысли.

Эти люди тщательно истребляют все свои естественные телесные запахи, порой на корню{118}, и возмущаются несвежестью подчиненных. Ну и какая в этом радость? Чью же обувь тогда вылизывать слуге? Домохозяйкины тапочки? Башмаки фабричных рабочих или туфли секретарш? Абсурд.

Вонючие ноги, эта неизбежная черта городской жизни, ведут к отлучению от Общества.

49. Госпожа Бет Симпсон лечит от депрессии

После событий, которые я мысленно окрестил «Ночью пластиковой столешницы», моя Госпожа Анита вернулась к привычным манерам. Она холодна, отрешенна и по обыкновению царственна.

Но то, что происходило между нами в минуты остервенения, — ее преклонение передо мной как мужчиной и подчинение принципу мужского превосходства — вызвало у меня мучительные раздумья.

Она перестала быть моей Госпожой? Или это я перестал играть роль слуги? Я провел несколько дней в томительных размышлениях и переоценках, прежде чем смог с этим смириться. Признания Госпожи Аниты в любви ко мне и ее отказ от требований Женской Гегемонии не предвещали ничего хорошего.

Рана в ягодице до сих пор глубоко и непрерывно болит.

Я раздумывал о девушках, которые в пылу сексуального пробуждения отдаются последней швали, унижаясь и хватая охальников за хозяйство. Казалось, чем отвратительнее парень, тем проще ему «поиметь» добычу.

Да, девушки хотят, чтобы самые бесчувственные и агрессивные охотники взломали их, взяли, использовали и оплодотворили, как покорную почву.

А как же поэтичные, восторженные, коленопреклоненные мальчики? Мы были обречены на неудачи и унижение. Между тем успеха добивались непоэтичные, лишенные воображения битюги, знавшие всю правду о простых, космических отношениях.

Куда же тут втиснуть догмат о Женской Гегемонии, который внушали нам, слугам?

Или Анита права, полагая себя в глубине души просто почвой, кою необходимо оплодотворить?

Все мое воспитание отвергало мысль о том, что я, возможно, не предназначен быть слугой; что, быть может, Природа уготовила мне быть Господином.

В эту годину душевной смуты я сбегаю в комнату Госпожи Бет Симпсон.

Ложусь у нее под дверью, как щенок, и царапаюсь, пока она не открывает защелку. Вползаю на четвереньках и жмусь к ножкам кровати, заваленной подушками. Тихо лежу, любуясь прекрасным сильным телом Хозяйки. Смотрю, как она поедает огромный гамбургер, залитый струями кетчупа. Бет жадно запивает все кока-колой и швыряет пустую жестянку в угол. Затем хватает телефон и набирает номер, чтобы провернуть какое-то дельце. Она долго разговаривает, то распекая, то умасливая человека на другом конце провода.

Положив трубку, Госпожа громко возмущается тем, какие все безвольные слабаки — вечно попадают в передряги.

Я встаю. Бет подносит мне свою стопу, которую я полизываю и целую: мощные пальцы, подъем, пятку. Бет лениво пинает меня в лицо и совершенно неожиданно спрашивает:

— Что стряслось, Бобби? У тебя снова неприятности?

— Пожалуйста, пните меня еще, Госпожа Бет. Я страдаю от мыслей, с которыми не могу совладать.

— Мысли? Мысли, малыш, это беда. А беда — это мысли!.. Если мыслишь, — наставляет она, — это неприятность само по себе.

— Госпожа Бет, можно увидеть вас в одном пояске?

— Ладно, Бобби, но писю я тебе не покажу. Я не выставляю ее перед рабами и вообще перед самцами. Я тут вообще-то не для того, чтобы удовлетворять твои желания. Это ты должен удовлетворять мои.

Бет Симпсон поднимается с покрытого мехами ложа, соскальзывает на пол и, едко пахнув животными женскими соками и потом, приказывает:

— Покажи мне свой стояк, парень!

Однако у меня не стоит. В голове каша, а в теле ломота. Я не могу добиться эрекции.