— Нас прислала миссис Михельсон. Ее надоумил товарищ Сталин — у него были свои соображения.

Я снова замечаю, что на них необычайно чистая одежда. Их словно только что постирали. Я спрашиваю мать семейства, как такое может быть.

— Нас снарядила в эту поездку миссис Михельсон, которая сейчас живет в Хайфе, в Израиле. Она адвентистка седьмого дня, а в их учении сказано, что последних уцелевших евреев необходимо спасти… Во время расстрелов в Румбульском лесу той декабрьской ночью она прятала евреев под грудой белья, и им удалось спастись{126}.

Я все равно не понимаю, зачем эти пятеро приехали в Нью-Йорк.

— Еврейским националистам запрещали собираться. Поэтому миссис Михельсон отправила нас сюда самолетом. У нас теперь, знаешь ли, есть новенький аэропорт «Рига-Румбула» за шоссе напротив леса. Она сказала, нам здесь безопаснее, чем в Румбуле.

— Но почему Нью-Йорк? Это же самое небезопасное место в мире!{127}

— Миссис Михельсон объяснила, что в нашем положении, Бобенька, самое небезопасное место для нас безопаснее всего.

Женщина упорно называет меня настоящим именем, хотя и с иностранным окончанием, и это довольно странно. Но «Бобенька» ласкает мне слух даже больше, чем «Бобчик» Джуди Стоун. Наверное, я какая-то знаменитость среди русских?

— Вы голодные? Устали, небось, с дороги? С 1941 года?

— Спасибо, но нам нужна пища не для желудка… а для ума. — Ее светло-карие глаза горят, как угольки. — Да, для ума. И побольше. Тут уж мы ненасытны.

— А подкрепиться бокалом вина, раз уж вы не хотите есть?

— Никакого вина, — серьезно отвечает мать семейства, — никакой икры и шампанского. Нет уж, спасибо. Из деликатесов мы питаемся, хотя и редко, лишь пистолетами, пулями и гранатами. У вас есть?

— Но, мадам, исходя из некоторых ваших замечаний, вправе ли я предположить, что вы поддерживаете большевиков? Вы сталинистка?

— Я была либеральной аристократкой. По профессии — врач. Я выучилась на врача, когда это было еще не принято среди женщин на Западе…{128} Однако либералы совершенно потеряли контроль над Гитлером и стояли в стороне, пока русские цапались с немцами. Либерализм породил фашизм, а фашизм породил ямы: фашистские ямы толкнули меня к Сталину…{129} Отставим его подвиги (или злодеяния) — чтобы покончить с нацистами, нужен был Сталин… Ошибался ли Сталин? Ну еще бы. Но он хотя бы пытался построить всемирное братство народов… Впрочем, разумеется, мы об этом не знаем, — закончила она. — Мы погибли 8 декабря 1941 года.

Я смотрю на ее спутников. Бабушка крепко спит и храпит{130}. Девочка глядит в стену перед собой. Солдатик сворачивает самокрутку из обрывка газеты и мастерски пускает дымные кольца.

Признаться, я наблюдаю с восхищением. Я никогда не умел пускать кольца дыма — даже когда курил. А это было… И когда же это было? Он пускает кольца играючи, между тем поглаживая спящего младенца и расправляя на нем пеленки.

51. Раскрытие фактов моей биографии

Как я уже сказал, русские, видимо, хорошо меня знают. Благодаря матери семейства мне стремительно открывались подробности моей биографии. Теперь я вспомнил тот день, когда Анита нежно и ласково пролила свет на мое прошлое и его смысл.

Прошлое, о котором я ничего не знал, ничего не помнил.

Она рассказывала, что я потомок ученых и татарских всадников. Утверждала, что моя мать была богиней в человеческом облике, а отец — завоевателем, но не таким, как татары, которые грабили и сжигали все на своем пути. Анита поведала, как при оплодотворении моей матери семя моего отца смешалось с семенем ученого и офицера — довольно распространенное явление в европейских армиях начала двадцатого века.

Анита описывала мое рождение: солнце на миг остановилось… и вся планета застыла на своей оси. Птицы в далеких северных странах неистово заметались, словно почуяв, что близится конец света.

Так я и появился на свет, однако жизнь шла привычным чередом. Природа наделила меня всем необходимым, чтобы я устремился либо к величию и власти, либо к невзгодам и боли.

Анита заявила, что взмах маятника зависел лишь от совпадения — от чистой случайности. Но в любом случае меня ожидало величие: величие страдания, величие силы и энергии, величие в причинении боли другим.

— Смерть, от которой тебе не раз удавалось улизнуть, — сказала она, — будет преследовать тебя всегда, мой возлюбленный Кровь-Сперма. Дабы проверить, суждено ли тебе выжить, ты будешь вновь подвергнут опасностям… Судьба отводила от тебя явные угрозы, но еще проявятся и скрытые. Тебе придется справляться самому, с верой и упорством. В глубине души ты это знаешь — это вытекает из твоих естественных поступков… Тебя еще ждут затяжные сражения, о возлюбленный! И лишь затем ты умрешь своей смертью… Хотя тебе и кажется, будто ты ничего не знаешь, ты бредешь, ведомый великими силами.