Главный Целитель опустил голову.

Верно. Годами. И ведь молчал глава ведомства, все эти годы молчал. А Крылатый Дракон, просиживая трон, просто-напросто зарывает талант в землю – ему бы пленных вражеских лазутчиков допрашивать! Лихо он господина Главного Целителя на сведения раскрутил, ничего не скажешь. Тот сам все выболтал, и принуждать не пришлось.

– И все это время вы молчали и ничего не предпринимали?

– А что тут можно было предпринять… – тихо промолвил Целитель.

Король обвел присутствующих медленным взглядом.

– Кто-нибудь из присутствующих, кроме охраны правопорядка и армии, может похвалиться тем, что в его ведомстве ситуация обстоит иначе?

Тяжелое молчание было ему ответом.

Все верно, мысленно хмыкнул генерал. Армия от засилья дряхлых стариков не страдает. На войне и вообще редко доживают до старости. А немногие ветераны, сумевшие дожить до седины, на вес нефрита! Их умения и опыт поистине бесценны. Именно они и обучают новобранцев. А нынешним новобранцам ох как нужно обучение. Король прав – мужчин молодых и зрелых лет недостает. Армия помолодела просто пугающе. До чего дошло – юнцы пятнадцати годов уже становятся в строй!

И в стражу таких же точно сопляков берут. И так будет еще какое-то время, пока сопляки не подрастут, пока не заполнится возрастная яма. Нет, определенно, у стражи и армии есть проблемы – но это совсем, совсем другие проблемы. Одно счастье, что на горизонте не маячит новая война – иначе следующее пополнение пришлось бы верстать из детей.

– Никто? – уточнил король. – Тогда я хотел бы спросить у главы ведомства фарфора – ваше ведомство справится, если придется производить больше изделий, чтобы направить их на внешнюю торговлю?

– Справится, – почти не задумываясь, ответил чиновник.

Ему казалось, что гроза прошла мимо.

Зря казалось.

– Я рад этому, – благосклонно кивнул ему король. – А вы нам не скажете, за счет каких ресурсов? Нет, даже так – за счет чего оно справляется прямо сейчас? У мастеров в сутках не восемь часов, а вчетверо больше, и при этом они не нуждаются в отдыхе?

Глава ведомства так побелел, словно королевский вопрос превратил его самого в фарфоровую куклу из тех, которыми так славится город Далэ. Но кукла может позволить себе молчание – а чиновнику следует отвечать.

– Расписывать фарфор могут и женщины, и даже дети, – произнес он неожиданно твердым голосом. – Кисть ведь не сильной руки требует, а точной. Ну, или если кто здоровьем слаб. Мужчины создают изделия, женщины расписывают, за счет этого пока и держимся. Жены, сестры, дочери мастеров. Я понимаю, почему ваше величество спрашивает меня о том, каким силами было достигнуто то, что мы имеем. Эти женщины… в ведомственные отчеты они не записаны. Я не могу их внести в списки. Не могу сделать их мастерицами. Даже учениками, а уж лончаками – тем более. Срок ученичества имеет предел по закону. Потом ученик должен стать лончаком, а через год – полноправным мастером. А места ведь заняты. Тут у меня, как у всех. То, что они наработали, записано на их мужей, братьев и отцов. Иначе они не смогут получать полную плату за свой труд. Несправедливо, да. Все вокруг знают, конечно, кто роспись делал, такого не утаишь. Не тогда, когда у всех одна и та же беда. Все знают, конечно. И все молчат. Ради справедливости куска хлеба лишиться никому неохота. Тем более, что по справедливости все равно не будет. Все знают. И я знаю. И покрываю людей. Потому что отнять у них хлеб у меня рука не поднимется. И я не позволю этого сделать. Никому.

Даже королю.

Эти непроизнесенные слова витали в воздухе – ясные и отчетливые.

Ай да фарфоровый болванчик!

– Говоря языком господина Главного Целителя, – медленно произнес Крылатый Дракон, – у вас не открытая рана, как в его, к примеру, ведомстве. Вы не позволили ей быть раной. У вас гнойник, загнанный глубоко внутрь. Полагаю, не только у вас.

– А что я мог еще сделать, ваше величество? – негромко, но непреклонно спросил глава ведомства. – Что могли мы все?

Ай да фарфоровый болванчик!

Не сдается, держится до последнего. И вину за подлог, по сути, берет на себя. Побольше бы таких, как он…

– Впервые за долгие века, – не отвечая впрямую, произнес король, – сбылась старинная мечта. Мы вкусили от плодов здоровья и долголетия. И они оказались горьки.

Его рука рассеянно гладила шелковистую шерстку спящего Апельсинчика. Но король не смотрел на песика. Не смотрел он и на собравшихся в тронном зале сановников. Он смотрел прямо перед собой.

– Те, кто раньше умирал, освобождая место для следующих поколений, остаются в живых. Деды и прадеды занимают места сыновей и внуков. Везде – даже на государственной службе. А ведь тот, кто не получает власть и возможность действовать, когда готов к этому, не справится с властью, получив ее с опозданием лет на двадцать. Время для них будет упущено непоправимо. И мы не можем и дальше поддерживать несправедливость, записывая на одних работу, сделанную другими. Это не нарушение закона, это разрушение страны.