Через полчаса за столом собралась уже толпа народу, которая безостановочно галдела, увлеченно что-то обсуждая.

Я поднялась со своего кресла и вышла из веранды, отправившись на поиски мужа, который у самого утра заперся в кабинете и никого не впускал, пресекая любые попытки раскрыть его занятие. Меня уже несколько дней мучило любопытство, чем же так заняты мой муж и сын, что не готовы выходить из своего логова, которым стал кабинет супруга.

— Ой, затворники! Выходите, будем обедать. — Позвала я, постучав в дверь, за которой была слышна возня и перешептывания.

— Да, дорогая, сейчас! — Взволнованно выкрикнул муж и я, не выдержав порыва любопытства, толкнула дверь.

На большом столе в самом центре помещения лежали всяческие столярные инструменты и необработанное нечто, похожее на корытце. Ройгер поспешно убрал за спину небольшую пилу и вытянулся.

— Чем это вы тут заняты?

— Ничем, мам! — Ваис мужественно выступил вперед, расправив руки в стороны, пытаясь прикрыть своим еще детским телом все, что была за спиной.

Едва сдержала улыбку, но вместо этого сложила руки на груди и слегка топнула ножкой. Мужчины переглянулись и, смирившись, выдохнули, опуская головы.

— Мы готовили сюрприз, мам. — Признался сын, пропуская меня к столу. — Нам надо было еще немного времени, и мы бы точно закончили!

— Что закончили? — Заинтересованно спросила я, пытаясь понять, что должна была представлять из себя конструкция, что слепили мои мужчины.

— Колыбель. — Признался муж, обнимая меня со спины и бережно накрывая широкими ладонями большой, выступающий вперед живот. — Хотели порадовать наших принцесс.

Объективно говоря, творение, что они так увлеченно мастерили, сложно было назвать даже заготовкой для колыбели, и я закусила губу, думая как же мягко признаться родным, что моя дочь не будет лежать даже просто вблизи этого…. Этого! Но муж взял это на себя:

— Мне кажется, что столяры мы никудышные. Может, лучше качели сделаем?

Ваис оживился и примолк, обдумывая дальнейший план.

— Я за веревками! — Сын ринулся прочь, но я вовремя схватила его за шиворот.

— Сперва обед! А потом качели! Беги на веранду, ждут только нас.

Оставшись вдвоем, я поняла, что супруг плавно покачивается из стороны в сторону, словно танцуя, и подыграв ему, вывернулась из объятий, отходя на шаг, но перехватив ладонь.

— Ты такая красивая.

— Я огромная.

— Огромное сладкое маа-за. — Улыбнулся змей, бережно пододвигая меня к себе хвостом. — Ит-саи.

— Ит-сай. — Ответила я, выучив некоторые слова, которым меня научили другие нагини.

Длинные крепкие пальцы пробрались в волосы и помассировали голову, я закрыла глаза и замурлыкала.

— Кстати, забыл тебе сказать — Ваис уже почти полностью научился обращаться.

— Мммм…. Отлично. Я очень рада.

— Звучит не так уж и радостно. — Хмыкнул муж, распустив губы в улыбке. — Неужели тебе так безразлично, что твой сын, единственный наг, который может обращаться не только в змея, но и в человека?

— Я настолько привыкла к хвостам, но уже не вижу разницы, пусть передвигается как ему удобно. А по поводу змея, тебе не кажется, что ты рано начал тренировки обращаться в истинную форму? — Расслабление все же сбежало, и я открыла глаза, напряженно разглядывая супруга.

— Не беспокойся, чем раньше он научится это контролировать, тем лучше. Я за ним присмотрю.

— Ему всего шесть, он еще совсем малыш…. — Ворчала я, но пальцы в волосах вновь пришли в движение, и я позабыла обо всем на свете.

— Он мужчина. — Шепнул Ройгер, скользь, коснувшись губами моего лба. — У него скоро родится сестренка, для которой он станет защитником на долгие годы. Не беспокойся, мои девочки не должны волноваться.

Я скуксилась, не зная, чего я хочу больше — заплакать от умиления или мандарин. Дочь, по всей видимости, тоже была не равнодушна к цитрусам, которые Ваиз поглощал почти за каждой трапезой, вызывая у меня переживания по поводу их переизбытка, но мой солнечный мальчик был искренне счастлив, когда научился самостоятельно лазать по деревьям, переставая нуждаться, в чьей либо помощи в добывании желанного фрукта.

Заметив перемену моего настроения, муж еще раз поцеловал меня, только теперь в краешек губ и заговорчески спросил:

— Тебе принести мандарин?

Это ли не счастье?